Виктория Борисова - Рабство по контракту

Телефон стал для него сущим проклятием, и Павел в который уже раз пожалел о том, что, поставив треклятую переадресацию, стал доступен всем знакомым. Думал было отключить эту медвежью услугу, но почему-то не получилось и пришлось скрепя сердце отвечать на звонки, хотя общаться ни с кем не хотелось.

Немногим друзьям и знакомым, которые вспомнили о нем в эти дни, он желал «счастья, здоровья, успехов в работе», но голос его звучал, как у робота. Павел и сам чувствовал это, но ничего поделать не мог. Девушку Свету с тоненьким писклявым голоском (он так и не вспомнил, кто она такая и откуда взялась), которая чересчур настойчиво напрашивалась прийти в гости, только что матом не послал. Даже когда мама позвонила из родного Ухтомска, чтобы поздравить с Новым годом, кажется, ответил не очень-то вежливо.

Можно было бы, конечно, просто выключить телефон, но Павел почему-то не делал этого. С одной стороны — в компании это не приветствуется, сотрудник всегда должен быть «на связи», хотя бы и в нерабочий день, а с другой… Некая часть его существа как будто ждала чего-то — жадно, нетерпеливо и безнадежно. Он и сам не знал, чего именно.

Павел даже обрадовался, когда праздники наконец-то кончились и снова наступили трудовые будни. Он надеялся, что теперь, когда все время снова будет заполнено работой, некогда станет думать о глупостях…

Оказалось, зря наделся.

Офис, совсем недавно казавшийся ему прекрасным, подобный сказочному дворцу, как-то поблек и утратил большую часть своего очарования. Привычка ли была тому виной — ведь невозможно обмирать от восторга, каждый день приходя на работу! — или серая ненастная погода, но теперь даже здание гляделось как-то нелепо и сиротливо на фоне разномастных московских строений, где на одной улице соседствуют и палаты семнадцатого века, и панельные убожества, и помпезный новодел. Словно мокрый облинявший фазан на птичьем дворе…

Сослуживцы выглядели как школьники после каникул. В обеденный перерыв собрались в столовой, и каждый торопился рассказать, как отдохнул. Только и разговоров было, что о теплом море и горнолыжных курортах, уютных городах старой Европы с давно проторенными туристическими маршрутами и даже вовсе об экзотических местах вроде джунглей Амазонки или плато Наска. Просто «Клуб кинопутешествий», только лишь Сенкевича не хватает!

Кто-то восхищался дайвингом в Египте, кто-то сетовал, что «в этом году погоды на Канарах совсем не было», а Серега Аверин (тот самый, что разбил нос на тренинге!) с гордостью демонстрировал всем фотографию, где он, в шортах, голый по пояс, держит за хвост живого крокодила. Маленького, правда, не больше полуметра в длину, но самого настоящего!

Павел слушал эти «охотничьи рассказы» с плохо скрываемым раздражением. Наверное, со стороны это могло показаться банальной завистью, но ему было совершенно безразлично. Хорошо еще, что о новогодней вечеринке в пансионате никто не вспомнил.

После обеда он торопился вернуться на свое рабочее место. Во-первых, вот-вот должны были подъехать «высокие гости» из прокуратуры, а во-вторых… Слушать чужие отпускные впечатления ему изрядно надоело.

Он уже перешагнул через порог, но вдруг оступился на ровном месте: голова закружилась, он покачнулся и чуть не упал. Перед глазами на мгновение потемнело, а когда он снова смог различать предметы, окружающая реальность разительно изменилась.

Вместо привычного офисного интерьера, выполненного в теплых тонах — светлые стены, украшенные сюрреалистическими картинами, прозрачные перегородки, призванные обозначать рабочую зону каждого сотрудника, оставляя его на виду у руководства, офисные столы, стулья и дорогущая оргтехника самых последних моделей — он увидел совсем другую картину…

Перед ним предстало что-то вроде средневековой темницы — сырые осклизлые стены, поросшие мхом и буроватым лишайником, низкие сводчатые потолки, окованные железом двери и крошечные оконца под потолком, забранные железными решетками. Помещение было заполнено какими-то странными приспособлениями, напоминающими не то колодки для каторжников, не то примитивные ткацкие станки, виденные когда-то в этнографическом музее. Люди, прикованные к ним длинными цепями, без устали нажимали на рычаги и педали. Они выглядели изможденными, смертельно усталыми, но работали с каким-то сумасшедшим, почти маниакальным усердием, словно боясь остановиться хоть на секунду. Как рабы на галерах, толкающие вперед неповоротливую громадину, пока еще хоть немного силы осталось в руках, потому что потом выход только один — за борт, на корм акулам… Лица их почти утратили все человеческое. Так, наверное, выглядели узники концлагерей — те, что дошли до последней черты, когда ничто не может помочь человеку вернуть его к самому себе. Павел читал когда-то, что многие умерли уже после освобождения… Просто потому, что больше не могли жить. Тогда, в школе, он готовил доклад по истории Освенцима и в библиотеке смотрел с содроганием в сердце на фотографии военной поры. Но это было далеко, это было давно, и семиклассник Паша Черных от души верил, что такое не может, не должно повториться!