Олдос Хаксли - Монашка к завтраку [сборник]

– Не думай об этом, – сказала ему Марджори. Так что они поцеловались и расстались, а их отношения остались точно такими же, какими и были до приезда Гая в отпуск.

Джорджа отправили спустя неделю-другую, а через месяц в Блайбери стало известно, что он потерял ногу – по счастью, ниже колена.

– Бедный мальчик! – вздохнул мистер Петертон. – Я сейчас же должен написать пару строк его матери.

Якобсен никак не отозвался, но для него оказалось неожиданным то, что известие его тронуло. «Джордж Уайт лишился ноги, – эта мысль не выходила у него из головы. – Хотя всего лишь ниже колена: повезло ему, можно сказать. Повезло – это прискорбно относительно, – рассуждал он. – Бога благодарим за то, что Он счел нужным лишить одно из созданий Своих конечности».

«И нет Ему услады в ногах человеческих», а? Nous avons changé tout cela [99] Все мы перевернули вверх тормашками ( фр .). .

Джордж остался без ноги. Не бывать больше той олимпийской скорости, силе и красоте. Якобсен вызывал в памяти картинку юноши, бегущего с громадной желто-коричневой собакой по зеленому травяному простору. Как он был великолепен! Прекрасные каштановые волосы языками пламени вздымались под ветром, вызванным быстротою бега, щеки пылали, глаза ярко сверкали. А как легок был его бег – большим пружинящим шагом, как поглядывал он на собаку, которая с лаем прыгала рядом с ним!

Было в нем совершенство, а теперь оно порушено. Вместо ноги у юноши культя. «Moignon», – как называют ее французы. В этом самом «moignon» звучит нечто по справедливости отталкивающее, чего недостает в «культе». Soignons le moignon en l’oignant d’oignons [100] Мы культю свою похолим, соком лука обмусолим ( фр .). .

Часто ночами, перед тем как уснуть, он не мог отделаться от мыслей о Джордже, о войне и всех тех миллионах «moignons», которые должны появиться на свете. Однажды ночью ему во сне привиделись осклизлые кровавые вздутия, большие, похожие на полипы, которые разрастались прямо на глазах, распухали у него между рук – «moignons», по сути.

К концу осени Джордж вполне оправился, чтобы вернуться домой. Он выучился очень ловко прыгать на костылях, а вскоре его нелепая, переделанная из ванны тележка с запряженным в нее осликом стала хорошо знакома на всех соседних дорогах. Стоило посмотреть на это великолепие, когда Джордж с грохотом проносился на рысях мимо, подавшись вперед, как юное солнечное божество Феб в своей колеснице, и понукая свое капризное животное и голосом, и костылем. В Блайбери он заезжал почти каждый день. Они с Марджори вели бесконечные разговоры о жизни, о любви, о Гае и о многом другом, не менее захватывающем. С Якобсеном они играли в пикет и обсуждали тысячу всяких вещей. Джордж всегда был весел и радостен – именно это и раздирало сердце Якобсену от жалости.

Начались рождественские каникулы, и преподобный Роджер опять приехал в Блайбери. Он сидел за письменным столом в рабочей гостиной, занятый – в данный момент – тем, что кусал кончик ручки и почесывал у себя в затылке. По лицу его было видно, что преподобный в затруднении: кто-то мог подумать, будто его терзают муки литературного творчества. А он и в самом деле мучился.

– Возлюбленный подопечный Альфреда Петертона… – выговорил он вслух. – Возлюбленный подопечный… – Роджер с сомнением повел головой.

Открылась дверь, в комнату вошел Якобсен. Роджер тут же повернулся к нему:

– Вы уже слышали прискорбную весть?

– Нет. А что такое?

– Бедняга Гай погиб. Полчаса назад мы получили телеграмму.

– Боже праведный! – воскликнул Якобсен, задохнувшись, как от сильной боли, что, похоже, указывало на то, что он выбит из спокойствия, присущего тому, кто ведет жизнь на основе разумности. Еще со времени увечья Джорджа он осознал, как все больше слабеют его защитные укрепления: внешние обстоятельства неуклонно посягали на них. Вот и сейчас одно из них прорвалось сквозь преграды, на какое-то время он оказался в его власти. Погиб Гай.

…Он собрался с духом и, обрывая молчание, смог выдавить из себя:

– Что сказать? Рано или поздно этого следовало ожидать, по-моему. Бедный мальчик.

– Да, прямо-таки ужасно, верно? – сказал Роджер, качая головой. – Я вот пишу извещение, надо послать в «Таймс». Вряд ли стоит вот так: «возлюбленный подопечный Альфреда Петертона», – верно? Звучит как-то не так, а все же хочется как-то во всеуслышание выразить ту глубокую привязанность, какую Альфред к нему испытывал. «Возлюбленный подопечный»… нет, решительно это не подходит.