Любовь Руднева - Встречи и верность

И теперь заглянул на огонек. Наверное, понял, что солдату не спится. Нет, это не было видением, просто голос дружбы. Ведь верят же люди в голос крови, родства, так вот это — посильнее. Жизнь ушедшего переходит в тебя, и ты ее бережешь.

Завтра за полминуты такое не расскажешь, но зато сегодня ночью они вернутся к тем дням.

Однажды под Гильдендорфом, близ Одессы, он зашел в блиндаж и сказал:

— Мы снайперским взводом прикроем отход полка, а ты уйдешь с полком.

— Как — уйду?

— Снайперы нужны, нельзя же всем здесь остаться.

Люда поняла — погибнуть…

Но она осталась, помог комиссар Деев. Старый чапаевец переспорил командира:

— Раз приняли солдата во взвод, не делай ему исключение, иначе он перестанет верить в себя.

Они засели в низинке у болота, и, хоть поблизости раскинулись посадки молодого леса, держать нужно было именно этот рубеж.

Немцы атаковали двумя батальонами, но горсточка снайперов продержалась весь долгий летний день.

Ночью хоронили товарищей, а рано утром Ковтун приказал нацепить пилотки на саперные лопаты и воткнуть их около себя:

— Пусть маячат две головы, нам будет легче, а немцам больше хлопот.

Против взвода Ковтуна немцы бросили свой снайперский взвод. Видно, решили быстро управиться с русскими стрелками. Массовая дуэль тянулась несколько часов, взвод Ковтуна потерял больше половины. Наступила тягостная пауза. Стемнело.

Над окопчиком показалась голова командира, синие глаза в сумерках казались черными.

— Слушай, Люда, твоя винтовка шалит, слышу по звуку. — Он занимал соседнюю ячейку. — Бери мою, заслужила. А я к пулемету, будете отходить — задержу.

— Не уйду от тебя, Василь!

— Приказываю.

— Не могу. Я же не бедняга Галя, не спроваживай меня до срока, забудь, что я не парень.

Кажется, это она приказывала, заклинала своего командира и помянула имя Гали, веселой девушки, которая была с ними всего неделю. После первых боев она, меткий стрелок, не могла справиться с дрожью в руках, ее лихорадило от стука пулемета, от крика раненых. Никто Галю не упрекнул, даже жалели, ведь понимали — она сразу надорвалась.

Ковтун сдался:

— Попробуем отходить вместе.

Но вдруг заработали минометы врага, и через полчаса командование взводом принял на себя уже другой — певун Марченко. Только теперь он подавал команду охрипшим голосом: уже сутки не было воды, и в голосе дрожала соленая влага, она рвала глотку. Пулемет Ковтуна перешел к Марченко, винтовка синеглазого украинца была в руках у Люды. Марченко дал приказ отходить. Немцы на мгновение угомонились, а у снайперов оставались только гранаты. Люда приподнялась, она должна была перешагнуть через тело Ковтуна, но не могла сдвинуться с места. Тогда к ней подполз Деев. Он взял ее, полуобеспамятевшую, в охапку и потащил.

Марченко и двое раненых снайперов зарыли тело Ковтуна.

А в сентябрьских боях, на окраине Татарки, когда отбивали атаку противника, погиб новый командир взвода, — Люда приняла командование на себя. Она бросилась к пулемету и положила винтовку Ковтуна на бруствер. Разорвался снаряд. Люду ударило о землю, винтовку Василия разнесло в щепы.

За окном рассветало, начинался ранний нью-йоркский день…

Люда одна сидела за большим письменным столом, перед ней лежала нетронутой аккуратная стопка бумаги.

Длинные корпуса завода в Нью-Джерси, обнесенные железным плетеным забором. Место вроде плохо застроенного пустыря, с кучами мусора, колдобинами.

Прошли в огромный механический цех, ряды станков: фрезерные, шлифовальные, токарные, револьверные. В главном цехе — сидят на полу, уселись на станках, а дальше стена людей — стоят на станках в несколько ярусов.

Все тянутся пожать руки младшего лейтенанта. Сегодня он в форме и даже одел ордена. Люди в комбинезонах — цветных, замасленных. По стенам негры с метелочками, они только что закончили уборку.

Цех гудел, как улей, но вошел младший лейтенант — и стало совсем тихо. Только руки, руки и лица. Лица улыбающиеся, открытые, мужественные. Лица техасцев и поляков, лица негров и канадцев, лица американцев — рабочих, инженеров.

Ее руки несли, она делала шаг — и руки ее плыли будто сами по себе, их передавали из рук в руки — ее руки.

А те, кто стоял выше, дотрагивались до ее головы. Кто гладил, кто слегка касался пальцами, очень бережно — у младшего лейтенанта в горле стоял комок.

Она хрипло начала, но не было отзвука в микрофоне.

— Наплевать, — сказала она переводчику, — вы сможете так же громко, как и я?