Бурхан Сёнмез - Стамбул Стамбул

И подобно тому как Стамбул больше, чем просто Стамбул, сережка Ясемин была не просто янтарной сережкой. У нее имелась своя история: она понравилась Ясемин, та купила ее и носила в ухе, потом дала мне на починку, и я тоже стал частью истории.

Я снова подошел к окну и выглянул на улицу. Море успокоилось, волны присмирели. А где же корабль, который недавно сражался с бурей и посылал отчаянные сигналы о помощи? Продолжил свой путь или пошел ко дну? Дождь уже не лил стеной, а едва моросил. Собаки снова вышли на улицу. Вдоль домов задумчиво брел какой-то человек, без пальто и без зонта, не обращая внимания на лужи под ногами. Вот он остановился и посмотрел в мою сторону. Лица его с такого расстояния было не разглядеть, но легко угадывалось, что он устал и голоден. Подумав немного, человек не пошел дальше, повернул назад и теперь зашагал быстро, словно вспомнил, что забыл дома какую-то вещь, и торопился за ней вернуться.

Я заварил чай и только сейчас, когда утро уже давно кончилось, позавтракал. Оглядел книги на единственной в комнате полке и взял две – «Антологию мировой поэзии» и роман Яшара Кемаля «Тощий Мемед» [23] Яшар Кемаль (настоящее имя Кемаль Гёкчели, 1923–2015) – всемирно известный турецкий писатель курдского происхождения. Роман «Тощий Мемед» (1955), рассказывающий о неравной борьбе крестьян Анатолии за свои права, переведен более чем на 40 языков мира. . Лег на кушетку, прочитал сначала несколько стихотворений, потом взялся за роман.

С улицы, залитой веселым светом выглянувшего после дождя солнца, доносились голоса детей и торговцев. Мне хотелось распахнуть окно, но тогда стало бы понятно, что в доме кто-то есть. Я выглянул на улицу сквозь щель между шторами и чуть-чуть приоткрыл оконные створки – так, чтобы снаружи было незаметно, – вдохнул прохладный, свежий воздух.

Следующие дни я провел, валяясь на кушетке, читал и вволю спал. По вечерам, не зажигая света, смотрел на городские огни и проходящие по Босфору корабли. Со спокойным сердцем и с зажатой в руке янтарной сережкой ждал вечера третьего дня. Роман я дочитал, некоторые стихотворения перечел по нескольку раз.

Наступил третий день. В голову мне начали приходить тревожные мысли. Наверное, Ясемин схватили. Когда солнце стало клониться к горизонту, я собрался, навел порядок в комнате, взял из ванной свою зубную щетку и бритву. Завязывая мусорный мешок, набитый окурками, услышал за дверью шаги. В дверь постучали, но не нашим условным стуком. Я замер. Послышался детский голосок:

– Кто-нибудь есть дома?

Должно быть, соседский ребенок.

Я не шевелился.

– Дяденька, откройте, пожалуйста. – На этот раз почти шепот.

Дяденька? Откуда ребенку про меня известно? Если он видел, как я заходил в дом вместе с Ясемин, то почему зовет не ее, а меня? Я не знал, что и думать. Не зажигая света, я подошел к двери и приоткрыл ее. На пороге стояла маленькая девочка и смотрела на меня огромными глазами.

– Дяденька, у меня на завтра сложное домашнее задание. Вы мне не поможете? Бабушка сказала, чтобы я вас попросила.

– Бабушка?

– Мы живем неподалеку. Тетя Ясемин помогает мне с уроками.

– Тети Ясемин нет дома. Когда она вернется, я скажу ей, и она к вам зайдет.

– Бабушка хочет, чтобы вы пришли. Она сказала: «Сходи позови дядю Юсуфа».

Сотни вопросов роились в моей голове. Откуда ей известно, что Ясемин сегодня не вернется? Почему она знает мое имя? Теперь, конечно, я уже не мог не пойти за девочкой: любопытство не дало бы покоя. Да и лучше было, наверное, посидеть до ночи у соседей.

– Подожди немного, я надену пиджак.

Выходя из дома, я захватил свой рюкзак. Возвращаться я не собирался. Мешок с мусором положил в мусорную кучу у невысокой садовой ограды.

– Как тебя зовут?

– Серпиль.

Серпиль свернула за угол и пошла вверх по узкому темному переулку мимо покосившихся заборов. Я молча последовал за ней. Потом мы свернули в другой переулок, который я ни за что не нашел бы сам, и стали подниматься по корявой каменной лестнице. Когда мы добрались до дома девочки, я понял, что он находится прямо над геджеконду Ясемин.

Дверь была открыта. Серпиль вошла первой и позвала меня:

– Проходите, дядя Юсуф!

Дом напоминал наш, в нем тоже была только одна комната. На тахте у окна сидела пожилая женщина и вязала.

– Пришел, Юсуф?

– Добрый вечер, – поздоровался я.

– Проходи, сынок, сядь рядом со мной.

Только тут я понял, что женщина слепа. Я сел на краешек тахты, глядя не в лицо ей, а на спицы в руках. Словно догадавшись об этом, она отложила вязанье и попросила: