Бурхан Сёнмез - Стамбул Стамбул

Ни разу не передохнув, весь в поту, я перевалил через гору Хаймана и еще до рассвета достиг деревни. Завидев дом чабана на окраине, я остановился и осмотрелся. Деревня спала. Из труб тянулись тоненькие струйки дыма. Крыши покрывал гладкий снег. А вот на земле снег был испещрен следами: коровьими, собачьими, человеческими. В окошке чабана горел слабый свет – он оставил там зажженную керосиновую лампу. Это был условный знак. Если бы лампа не горела, я понял бы: что-то пошло не так. Я оглянулся. Волк стоял поодаль, смотрел на меня. Должно быть, почуял запах собак и остерегся подходить ближе, остался ждать на границе своих владений. Собак, впрочем, видно не было ни вокруг дома, ни у двери. Наверное, забились от холода на сеновал или ушли в деревню. Я приблизился к дому, внимательно разглядывая следы на снегу: нет ли среди них похожих на отпечатки армейских ботинок? Ничего подозрительного не заметил. Остановился, принюхался. Присмотрелся к склону напротив. Откуда мне было знать, что меня поджидают военные? Что они сидят в засаде еще с прошлой ночи? Единственное, что могло меня насторожить, – отсутствие собак. Но не насторожило. Я доверился свету в окне. Он ослепил мой разум. Мне хотелось как можно скорее забрать раненого и уйти из деревни до рассвета. Но едва я вошел на двор, как путь мой закончился. Солдаты, прятавшиеся за стеной, так быстро набросились на меня, что я не успел выхватить из кармана пистолет. Меня повалили на снег, врезали по голове прикладом, связали руки и потащили в дом.

Я сплюнул кровь, залившую рот, и закричал. От ярости из глаз брызнули слезы. Я не мог поверить, что так легко попал в ловушку и позволил себя скрутить. Попытавшись вырваться, я перевернул ногой стоявший на полу чайник. Потом обвел взглядом комнату, чтобы увидеть того, кто меня предал. Чабана не было, никаких раненых – тоже. Военные привели из соседней комнаты высокого юношу и указали ему на меня:

– Этот?

– Да.

Я не сразу его вспомнил. В прошлом году я забрал его из этого дома, чтобы отвести в горы к группе, с которой он должен был встретиться.

– Он доставлял снаряжение из Стамбула?

На этот вопрос парень тоже ответил утвердительно и прибавил:

– Он знает Стамбул как свои пять пальцев.

Знаю Стамбул? Это-то с чего вдруг?

В прошлом году, пробираясь ночью по горам к месту встречи, мы с ним болтали о том о сем. Я, как всегда, заговорил о Стамбуле, пытаясь узнать что-то новое, взглянуть на город глазами другого человека. Он рассказал о Золотом Роге, а я – о мостах через него; он завел речь о широких проспектах с огромными витринами, а я перевел разговор на площади, в которые упираются эти проспекты. Вот, должно быть, он и решил, что связь с нашими в Стамбуле обеспечиваю я. А может быть, мое имя всплыло у него в памяти, когда от него потребовали назвать имя связного.

– Врет он! – сказал я, но военные мне не поверили. Снова избили меня до крови.

Две недели меня допрашивали, пытаясь узнать адрес и имя моего контакта в Стамбуле, и все это время подсовывали карту города, требовали, чтобы я обозначил на ней районы и улицы. Спрашивали, какие связанные с городом тайны я знаю. Я рассказал им о тех, что хорошо всем известны. Поведал о деревянных пристанях, о небоскребах из стали и стекла, о садах, где цветет багрянник. Показал места, откуда лучше всего любоваться закатом, и парки, где в вечерние часы всегда многолюдно, но все равно отыщется где присесть и отдохнуть (увы, этих парков с каждым годом остается все меньше). Описал огоньки далеких домов, которые по ночам загораются и гаснут светлячками. «Стамбульцы теряют веру в свой город, но я верю в Стамбул», – сказал я на допросе.

Каждый город желает быть завоеванным, и каждая эпоха порождает нового завоевателя. Я завоевал Стамбул своим воображением. Я верил в Стамбул, жил мечтой о нем. Когда все вокруг теряли надежду, я верил, что нужен там, что меня там ждут. Я был готов отдать за Стамбул свою жизнь. Матерью моей любви была боль. Когда Иисус воскресил мертвеца, он не просто оживил труп, но напомнил человеку, забывшему о своем бессмертии, что тот бессмертен. Вот и я должен был напомнить бессмертному городу о его бессмертии. И если нужно, я готов был, подобно Иисусу, взойти на Голгофу и принять на себя всю боль этого города. Стамбул, чья красота умаляется с каждым днем, нуждался во мне.

Волк, сопровождавший меня в ночном пути по заснеженным горам, поделился со мной своим временем. Отец, по ночам рассказывая мне истории, объединил свое время с моим. Ни его истории, ни этого волка я уже не мог забыть. Зная это, я пожелал добраться до Стамбула и ради этого сделал последний шаг в своей жизни. «Если вы отвезете меня в Стамбул, – сказал я военным, – я покажу нужные вам места и открою тайны, которые вы хотите узнать». Раз уж мне не избежать боли, лучше испытать ее в Стамбуле; если уж суждено мне умереть, то и умереть лучше там.