Евгений Белянкин - Танец любви

На заставе, куда неожиданно попал Глеб, ему и пришлось остаться. Сказали, что временно — так уж сложилась обстановка! А потом вернется к своим черняховцам. Так, по крайней мере, утверждал начальник штаба отряда полковник Захаров.

…Маша стирала форму мужа, иногда прислушиваясь к далекому гулу в горах. Особых переживаний и тревог у нее не было, ко многому уже привыкла, да и верила, что Глеб вернется, как только моджахеды уберутся за кордон.

Неожиданно кто-то осторожно постучал в дверь.

— Войдите, — весело крикнула Маша. — Все дома, входите же!

Молодой солдат, заставский почтальон, держал письмо.

— Это не лейтенанту. Это вам письмо. Здесь так и написано — лично в руки. Хотя не пойму, у вас же фамилия Сухомлинова, а тут — Вербицкой…

— Это девичья, — засмеялась Маша.

Солдат-почтальон ушел, а Маша сразу, как только увидела конверт, поняла, от кого. Димка Разин до сих пор не хотел признавать ее женой Глеба, не хотел — и все! Вот дурачок, будто от этого что-то изменится…

И тем не менее весточка от Разина ее обрадовала: ведь и адрес нашел. Конечно, через ребят в Москве. Но ведь искал же! И ей стало как-то по-особому приятно. Вот вернется Глеб, и она, помахав конвертиком перед носом, заявит: «Отгадай, от кого? Не отгадаешь — наряд на кухню, ужин готовить…»

За приятными мыслями распечатала письмо. Аккуратный, писарский почерк — это точно, Димкин…

Целых полстраницы Разин жаловался на судьбу, которая его не пощадила. Он этого никогда не простит полковнику в отделе кадров. А, впрочем, служба пограничника к долгим гореваниям не располагает. На целую страницу Димка расписал свою «жизнь-жестянку». Застава морская. По берегу моря в песке вырыты окопы и траншеи… Еще недавно здесь шли бои, и сухумским пограничникам потребовалось немало выдержки, чтобы выстоять в междоусобице. И сейчас время от времени вспыхивают перестрелки, но все это, по сравнению с тем, что было, как скажет начальник заставы, «отцветшие цветочки»…

Дальше Разин писал, как задержали они нарушителя-турка, который сумел на резиновой лодке добраться по морю аж от Турции…

А дальше… Шли сплошные упреки. Он обвинял Машу в предательстве дружбы. До сих пор не мог смириться с тем, что Маша приняла предложение Глеба без его ведома и согласия, кроме того, за его спиной.

Маша вспомнила, как она, боясь обиды Димки, сказала Глебу:

— Может, как-то по-другому?

Глеб вытаращил глаза.

— По-другому? По-какому? Мы же не в государстве Непал. У нас еще нет такого закона — одна жена и два мужа. За такой матриархат…

…Теперь (это было давно) и Маше самой было смешно от претензий Димки. Все равно надо было кого-то выбирать…

Она выбрала по совести.

И все же Димка Разин был другом — прежде всего, Глеба и, возможно, ее другом.

Она была рада письму и ждала Глеба. Она уже слышала, как во двор заставы въехали машины. Через полуоткрытое окно, занавешенное марлей от пыли и мух, слышались команды мужа.

Сердце сладостно забилось. О порог уже стучал сапогами Глеб. Уже открылась дверь. И прозвучал насмешливый голос:

— А ты все стираешь? Ну, даешь, девица! И это в то время, когда твой муж голоден, как волк, нет, голоден, как местные шакалы…

— А нам письмо! — неожиданно проболталась Маша, хотя давала себе слово сразу не говорить.

— Знаю, Димка Разин ноет о своей неудачливой службе.

— А вот и нет!

— Бог с ним. — Делая вид, что равнодушен к письму, Глеб пошел умываться. — Зато у меня такая сенсация! Я встретил Пашку Скобелева. В двести первой уйма наших ребят — суворовцев. Это, честное слово, здорово! Как сказал бы наш ротный прапорщик Соловей — птица нелетная, — с горы свалился большущий камень… Ты рада этому?

Лейтенант Ахметзянов обещал дать выспаться. Глеб, обняв жену, заснул сразу, и Маша, лежа рядом, боялась лишний раз пошевельнуться. Еще бы, шевельнулась, а он тут же открыл глаза:

— А, ты рядом… Ладненько.

Правда тут же заснул, словно убитый.

К чуткому сну привыкла и Маша. Она даже сквозь сон порой слышала, как ночью строилась тревожная группа, раздавались команды и заводились машины… Вот и сейчас она поняла, что на заставе «Тревога!»

Она легонько высвободилась из-под руки Глеба и подошла к окну. Подняла занавеску. По двору, освещенному мягкой луной (на заставе вот уже вторую неделю не было света), бежал солдат-вестовой. Ясно, за Глебом.

Но Маша не будила его, пока солдат не постучал в дверь.

— Кто там? — встрепенулся Глеб.