Эрскин Колдуэлл - В гуще людской

— Мистер, — обратилась она к тому, который ответил ей. — Мистер, что вы хотите за...

— Какой я тебе мистер! — сердито сказал он. — Моя фамилия Джонсон.

Его приятели опять засмеялись. Джонсон шагнул вперед и под дружный смех тех двоих окинул Кору взглядом

— Мистер Джонсон, — сказала Кора. — Что вы хотите за полдоллара?

Что я хочу за полдоллара? — переспросил он.

— Да, мистер Джонсон. Что вы хотите за полдоллара?

Прежде чем ответить, он оглянулся и подмигнул своим приятелям. Они подзадоривали его.

- Дочка у тебя есть? — спросил Джонсон.

Есть, сэр. У меня дома Перл и еще Руби.

Что ж, полдоллара многовато, а двадцать пять центов, пожалуй, дам.

Трамвай подошел к остановке; дверцы его распахнулись. На куртке у вожатого был оловянный жетон — точно такой, как у Джека.

Приятели Джонсона вскочили на площадку; они торопили его. Взявшись за поручень, он оглянулся на Кору и тоже вскочил на площадку, потому что Кора смотрела на него, не в силах выговорить ни слова.

Кора осталась одна. Когда вагон тронулся, она привстала на цыпочки, чтобы не потерять из виду мужчину, который разговаривал с ней. Она крикнула ему что-то отчаянным голосом и замахала руками, стараясь привлечь

его внимание. Мужчины, все трое, столпились в заднем конце вагона и прижались лицом к стеклу, чтобы рассмотреть ее получше. Кора бежала между трамвайными рельсами, кричала, пытаясь задержать мужчин, но трамвай вскоре скрылся за поворотом, и она остановилась посреди улицы. Потом вышла на тротуар и пошла назад, к лавкам, где ей повстречались те мужчины. Дойдя до угла, она села на край тротуара и стала ждать.

Кора не знала, сколько прошло времени в этом ожидании; ведь она обещала детям принести чего-нибудь поесть, и теперь надо было ждать, сколько бы ни потребовалось.

Но наконец Джонсон вернулся. Он спрыгнул с трамвая и пошел к тротуару, где она сидела. Он не ожидал увидеть ее здесь и, остановившись перед ней, удивленно поднял брови. Кора обрадовалась, что тех двоих с ним не было.

Она побежала, оглядываясь на него, торопя его. Джонсон шел за ней, но Коре казалось, что он идет медленно, и она все просила его поторопиться. На углу он остановился и, чиркнув спичкой о чугунный фонарь, закурил сигарету. Кора подбежала к нему и потянула его за рукав, умоляя не отставать от нее.

Когда они вошли в дом, Кора сейчас же разбудила Перл. Джонсон остановился у двери, видимо, колеблясь: остаться и посмотреть, что из всего этого выйдет, или уйти, как бы чего на самом деле не вышло. Кора стала сзади него и взялась за ручку двери, чтобы он не ушел.

— Сколько ей лет?— спросил Джонсон.

— Скоро десять.

— Холодище какой! Ты хоть бы затопила. Ведь печка- то есть.

— Дайте мне двадцать пять центов, я сбегаю, может, достану угля, — сказала Кора.

— Вели ей встать.

— Встань, Перл, — сказала Кора.

Перл прижалась к стенке кровати; она ничего не понимала, ей было страшно. Ей хотелось броситься к матери, но между ними был этот чужой. Она боялась, что он схватит ее, не дав добежать до двери, где стояла Кора.

— Вранье! — сказал Джонсон. — Какие там десять!

— Вот-вот исполнится, мистер Джонсон. Богом вам клянусь, — сказала Кора. — Мистер Джонсон, не уходите, прошу вас.

— Почем я знаю, может, это ловушка,— сказал он, дрожа и поеживаясь.

— Мистер Джонсон, богом вам клянусь.

Джонсон огляделся по сторонам и увидел Джона и Руби, спавших на кровати под стеганым одеялом.

— А этой сколько?

— Скоро восемь.

— Мать честная! — сказал он.

— Мистер Джонсон, да что вы?

— Я тебе не верю. Ты врешь. Этим лет по семи, а той от силы восемь.

— Перл скоро десять, мистер Джонсон. Богом нам клянусь! Пожалуйста, дайте мне денег!

Он пошел туда, где стояла Перл. Девочка метнулась и сторону, но Кора схватила ее и удержала на месте, а сама стала позади Джонсона.

— Вели ей повернуться, — сказал он.

— Повернись, Перл, — сказала Кора.

— Мать честная! — сказал Джонсон, обеими руками потирая себе лицо и шею.

— Что вы? — спросила его Кора.

— Ну и холодно здесь! — сказал он; руки у него дрожали. — У меня ноги замерзли. Почему ты печку не затопишь?

— Если вы дадите мне денег, я пойду достану где-нибудь угля.

— А почем я знаю, что у тебя на уме? — сказал он. — Вдруг это ловушка? Я что-то начинаю побаиваться. Уж больно вид у тебя подозрительный. Может, ты за полисменом побежишь, почем я знаю?

— Не побегу. Дайте мне денег!

— Хорош я буду, если меня здесь поймают. За это двадцать лет каторжных работ дают. Тогда поминай, как звали.