Николай Сказбуш - Поселок на трассе

И вдруг подумала — не о себе, не о насиженном гнезде, хоть сил немало на него ушло, подумала о дочери, кровиночке; послышался голос ее, привиделись глазки чистые; и не сама по себе Ларочка, девочка ее, а в кругу друзей своих — вот они все перед Эльзой Захаровной, и Ларочка среди них.

А Симка заторопилась уже, дело сделано, хвостом мотнула:

— Ты ж постарайся, Захаровна, надо выручать Авдотью Даниловну. Постарайся, говорю, нашепчи Пашке, уговори как следует.

Пахом Пахомыч спешил в город на совещание, Эльза Захаровна наспех собрала обед, необычно шумно двигалась, громыхала кастрюлями, звенела ножами, ложками, чтобы хоть как-то сбить тягостную молчанку. А Пахома Пахомыча как бы и за столом уже не было, обедал, отсутствуя. Внезапно приметил жену, неосторожно дернула соусник, а Пахом Пахомыч любил хорошую посуду, дорожил светящимся фарфором:

— Ты что?

— А что? — испугалась его взгляда Эльза Захаровна.

— Вроде потолок на тебя обрушился.

— И правда, — обрадовалась подсказке Эльза Захаровна, — мастера приходили, АГВ проверяли, в Ларочкиной комнате батарея плохо греет, надо трубу менять, потолок ковырять будут.

— Ну и ладно, подумаешь, сами нарушат потолок, сами и залатают.

— Хлопот не оберешься… Знаешь ты этих шабашников. — И подумала: «Говорить Паше, что Симка прилетала, не говорить? Прошлое, оно и есть прошлое, отошло, отмолились, по-людски живем, никто не в праве, никакая сила назад не повернет».

— Что там у тебя на работе, Паша?

— Работаем.

— Слыхала, потрепали тебя на собрании?

— На то и собрание. Поделом Степке трепка, потрепали Степку, дадут работку.

— Ты всегда с прибауточками.

— А что нам, женатым? На другой не жениться, старая пригодится. К нам Никита собирается, Бережной, сосед бывший. И еще людей жду. Приготовься.

— Устала я от людей, Паша. В глухой угол забилися, а шуму более, чем в городе.

— А без людей как? Подумай. Тишины нам и по ночам хватает. Хоть ори, хоть моли, караул кричи — как в дремучем лесу. Зимой волки прибегали, по Горбатому мосту гуляли.

— Ой, не люблю, Паша, я твоих поговорочек. И так мне невесело.

— А что такое? Гадалка заходила, наворожила? Кумушки наведывались?

— Сны разные, неспокойные… — Эльза Захаровна никак не могла решиться: «Сказать ему, не сказать про Симкино гадание?»

— На то и сны неспокойные, чтобы к жизни вернуться, дурные сны отогнать.

Поговори ты с ним!

Спешит уже, тарелку отодвинул, не любит опаздывать на собрания. Ну, и пусть.

Ушел.

Так и не довелось Эльзе Захаровне в тот день потолковать с мужем насчет Авдотьи Даниловны; вернулся он поздно, времени не нашлось. А утром… Утром Эльза Захаровна одумалась, спокойней огляделась вокруг — что ей Симка? Сорока, трепуха, красуля поселковая. Любит воду мутить, подослал кто-то. На Полоха намекает, не намекает, а прямо грозится, однако в том веры ей нет — Полох мужик крепкой липни, зачем ему лишних баб впутывать? Он бы запросто с Пашкой, с глазу на глаз. Значит, Симка наплела про Полоха, Эдуарда Гавриловича. Зачем? Для острастки? Значит, там, за Полохом, кто-то помельче, послабей, горлохват какой-нибудь, на ура, на бога берет. Кто? Эльза Захаровна перебрала в уме всех близких и знакомых, дальних и еще более дальних, и вспомнилось вдруг — Алька Пустовойт в поселке появился, дружок Симки Чередухи, прихвостень Полоха, мальчик Авдотьи Даниловны. Вот откуда повеяло, этот мог, голова лихая, ветром набитая. Рассудила, прикинула — ничто дому не угрожает, за старое отсудились, отмолились, на новый грех Пахом Пахомыч не пойдет, клялся и божился, со старым покончено. Но тревога не покидает ее, а вдруг Пашку запутают? Говорить, не говорить с ним? Совсем растерялась, не слабая, кажись, женщина, нелегкую жизнь прожила, из ничего гнездо слепила, дом — полная чаша, люди завидуют, а вот подошло, бродит неприкаянная из комнаты в комнату, за что ни возьмется — нестерпимая тяжесть вещей, в землю тянут. Впервые Эльза тревожилась не о том, что пить, есть, не о том, как самой нарядиться и Ларочку-девочку покрасивей, помодней одеть, а о том, как жить дочери среди людей, на белый свет глядеть — не ребенок уже, выросла, глаза на жизнь открываются, а вдруг белый свет черным обернется? Душа у нее нежная, чуткая, ростом она взрослая, душой — девчонка, по земле ходит, земли не видит, в отца пошла, стихами голова забита.

Дневная суета, домашние хлопоты, гости, кумушки, беготня по магазинам обычно спасали Эльзу Захаровну от душевных неурядиц, помогали развеяться, но на этот раз ничто не приносило успокоения. А тут еще Ларочка запаздывает, положенный час давно минул, а девочки нет и нет. Где она, что с ней? И снова бродит по комнатам Эльза Захаровна, точно желая убедиться, что все на месте, незыблемо, утвердилось навеки.