Николай Сказбуш - Поселок на трассе

— А ты шутник, парень, — покосился на Пустовойта Полох. — Ты всегда был шутником?

— Причем тут шутки, Эдуард Гаврилович, даже странно слышать. Какие могут быть шутки, когда Авдотья Даниловна горит, а может, уже и погорела!

— Ты что! — «Волгу» чуть не занесло на повороте.

— Ой-ой… — качнулся Алька, что есть силы прижался к сиденью. — Я ж не на ремнях, что вы крутите… Говорил же вам, сбавьте скорость..!

Машина пошла ровнее, замедляя ход.

— Давайте, сворачивайте в рощу. Разговор на скоростях не получится, Эдуард Гаврилович. — Это уже не была просьба, голос Альки Пустовойта утратил вкрадчивость.

«Наглец», — подумал Эдуард Гаврилович, однако крутнул баранку, машина запрыгала по размытым колеям проселочной дороги, рыжая обезьянка, подмигивая, завертелась на ветровом стекле.

— Что там с Авдотьей? — не глядя на Пустовойта, процедил Полох.

— Дело подсудное, Эдуард Гаврилович, на полный срок, — Алька назвал статью с присушен осведомленностью. — Это уж точно, если не выручим полезную женщину… Сюда, на полянку сворачивайте, Эдуард Гаврилович, надежное местечко, мы тут пацанами хазовку содержали.

— Ну, ты, — брезгливо поморщился Полох.

— А что? Ничего особого. Пахан при складе работал, естественно, пользовался; а мы от него пользу имели, у каждого свой интерес.

Вспомнилось-таки Алику детство!

Он еще о чем-то говорил, на него всегда нападала говорливость перед началом рискового дела, сыпал незначащими словами, прикрывая блудливые мысли, руки его при этом беспокойно шевелились, как всегда, тянулись к вещам, не принадлежащим ему, скользнули к баранке, к управлению, но тотчас упали на колонн.

— Что с Авдотьей? — переспросил Эдуард Гаврилович, не снимая руки с баранки, хотя уже заглушил мотор.

Пустовойт мигом отметил его встревоженность, посчитал своим козырем; медлил, подбирая нужные слова, как бы покрепче поддеть на крючок троюродного дядюшку.

— Хороша полянка! — оглядывался он по сторонам, расхваливал на все лады тишь и благодать перелеска. — Рай небесный.

— Что с Авдотьей? — грузно повернулся к Альке Полох.

— Выйдем из машины, Эдуард Гаврилович, на свежем воздухе веселей думается. — Пустовойт выскочил из машины, медлил с ответом, ожидая, пока Эдуард Гаврилович выберется на полянку.

— Это как понять — Авдотья прислала тебя? — терял терпение Полох.

— Можно и так сказать. Но я и сам понимаю наш общий интерес, Эдуард Гаврилович. У Авдотьи Даниловны запарка крупная, а слух имеется на ревизию из центра, без никаких. Газетчики науськали.

— Толком говори, что резину тянешь. — Полох возвышался еще над Пустовойтом, но что-то дрогнуло в нем, осанка нарушилась, голос сорвался. Кузен это мигом подметил.

— Сейчас, сейчас, дядя Эдик, минуточку, полностью доложу со всякими подробностями. Я уж думал-передумал, и так, и этак, и должен вам сказать, один только выход имеется, один-единственный. Просто, можно сказать, фарт подвернулся, само в руки идет.

Алька принялся обстоятельно излагать свой план, умолчав о том, что договорился уже с Чередухой насчет фартовой платформы, завернувшей случайно на базу к Таранкину.

— Я что подумал, Эдуард Гаврилович, я не только про Авдотью Даниловну, я про вас подумал, побеспокоился. Столько лет совместно находились, дела общие… А вдруг с ней того, чего-нибудь. Авдотья Даниловна женщина хлюпкая, впечатлительная, язык распустит, будь здоров. Я и подумал, если у вас общее было…

— Было, было — задолбил! — собирался с мыслями Полох. — Ничего не было!

— Да как же так? — не отступал Алька. — Как же не было, когда было?

— А так. Сказал — не было, значит, не было. Нам лучше знать, что было, чего не было. А твое дело про свое заботиться. Свое знай, в чужое не суйся. За тобой в подрайоне давно соскучились. — Эдуард Гаврилович прикинул уже, что к чему, трезво оценил происшедшее.

— Говоришь, Авдотья переживает?

— Да как же, Эдуард Гаврилович, сами понимаете, женщина вконец расстроенная.

— Пережива-а-ает, — сочувственно протянул Полох. — Запуталась баба, запуталась… А ты, парень, тоже хорош, нечего сказать, мужчина называется, не мог успокоить Даниловну!

— Да что вы, Эдуард Гаврилович, как можно, да я к ней… Я для ради нее… Вот именно успокаивал, уговаривал, мотнусь, говорю, к Таранкиным, мотнусь, говорю, к Эдуарду Гавриловичу. Выручат. Про Таранкиных она — Авдотья Даниловна — и слышать не хочет. Сунуться не смей, говорит, они, говорит, в чистенькие лезут, На Эдуарда Гавриловича только и надежда…