Только когда пулей влетел в свой барак, плюхнулся на койку, только тогда перевел дух, пришел в себя. Даже подумал: "А может, это не Гапка вовсе была? — Но тут же отверг эту мысль. — Нет, то была она. Что же теперь мне делать с ней? Ведь если узнает, что я тут, сейчас же раззвонит на всю стройку, что был полицаем. Что делать, что делать? Как быть? Живешь и всего боишься. Даже из барака лишний раз выйти на улицу боязно, все думаешь — какой-нибудь знакомый встретится и опознает. Что тогда? Надеялся, нет здесь знакомых людей, а Гапка — вот она! — объявилась тут как тут. А кто виноват, кто виноват? — забилась в голове, истошно заныла тоскливая мысль. — Сам виноват. Дернула нечистая послушаться Николая Власовича и записаться в полицаи. А мог бы в партизаны уйти. Теперь расхлебывай как знаешь. И никакой тебе не будет веры. Мама родная, сил больше нема ховаться. Чем подтвердить, что ты по заданию пошел к немцам служить? Чем? Работаешь, стараешься изо всех сил, в передовиках ходишь по праву. Фамилия на стахановской доске посередь завода вывешена, сам директор Поливода хвалил. Тут бы радоваться, а ты каждое утро идешь мимо той доски, читаешь свою фамилию, а сердце кровью обливается: а ну какой-нибудь знакомый человек придет, прочтет, да и задумается — кто ж это такой, скажет, Сковорода Ф. Т.? Очень знакомые инициалы. Уж не Федька ли это, полицай из Каменки? И загремишь за милую душу. Срам-то будет какой! Скажут: порядок немецкий поддерживал? Добро у селян забирать немцам помогал? Гад ты, скажут, Сковорода, нет тебе никакого прошения. А ты что в ответ? Так то ж Николай Власович мне велел, скажешь? А тебе заявят: не смей примазываться к славе героя-подпольщика, замученного фашистами! А ты что в ответ? Скажешь, ждал, кто придет с приветом от дядьки Миколы, да и не дождался? VI тебе поверят? А ведь мог в полицаи и не записываться. Заявил бы Николаю Власовичу, что не желаю, мол, такую паскудную роль играть, и был бы, как все граждане-люди, как Гапка, например… На Гапке, дурак, захотел жениться, на Синепупенчихе. Как же, самая красивая на все село будет у меня в женах! Черт поволок свататься! Но ведь я-то от неволи ее спас! И это не в счет? А где ж тот солдат, которого я от немцев сховал и на верную дорогу вывел? Где б найти его?"
Так он думал, сидя в растерянности и смятении на койке.
Через день после того злосчастного кино по радио сообщили: "Комсомольско-молодежная бригада бетонщиц, работающая на сорок шестом бычке, вызвала на соревнование знаменитую бригаду Лены Ковшовой. Обе бригады в первый же день работали с большим трудовым подъемом и уложили по сто восемьдесят-пять кубометров бетона, что пока является рекордом для строительства ГЭС!. Но в своем обязательстве по соревнованию стахановки решили добиться укладки ста девяноста кубов. Борьба за знамя, которое, казалось бы, прочно укрепилось над двадцать восьмым бычком, где работает Ковшова, разгорается. В беседе с корреспондентом радио Агриппина Синепупенко, руководящая второй соревнующейся бригадой, сказала, что ее девушки приложат все усилия, чтобы завладеть переходящим знаменем".
Прослушав эту передачу, Федька вовсе пал духом. "Пропаду я, — чуть не плача от отчаяния, думал он, — скоро совсем пропаду. Ведь Гапка тут, она же враз объявит про меня. Может, самому все ж таки пойти да и рассказать, как было? Сил больше скоро будет нема ховаться".
Думая столь суматошно, он даже не подозревал, как скоро и при каких обстоятельствах предстоит ему встретиться с Гапусей, фамилия которой с тех пор, как она вступила в соревнование с Ковшовой, замелькала на страницах городских газет.
Несколько дней, может быть, даже целую неделю бригады шли почти вровень, то одна чуть вырвется вперед, то другая, и совсем было смутно и неизвестно, кто придет к концу месяца первым, у кого будут лучше показатели, в чьих руках окажется переходящее Красное знамя. И вдруг все пошло наперекосяк: ковшовские девчата добрались наконец до ста девяноста кубов, а Гапусины вдруг скатились до ста семидесяти. Когда все уже были уверены, что соревнование, так счастливо, бойко и стремительно начавшееся, провалилось, что Синепупенко оказалась не готовой к длительной борьбе и выдохлась, как она вдруг снова уложила со своими девчатами сто восемьдесят семь кубометров, потом — сто восемьдесят шесть, потом — сто девяносто и вдруг опять, словно в яму провалясь, сто семьдесят два. А ковшовцы меж тем каждый день исправно выполняли обязательства.
Алеша Клебанов провел на эту тему довольно огорчительный разговор с Викой Лядовой.
Читать дальше