Леонид Огневский - На другой день

И вот, когда очутилась в двух шагах от него, разделенная бурлящим ручьем, отступила на шаг, потому что струсила. Показалось — перешагни эту черту, и жизнь пойдет по-иному, а иное, новое, неизбежно страшит.

Под ногами хрустнула ветка. Это была веточка голубики, вся унизанная спелыми ягодами. Голубые, с матовым блеском крупные ягоды. Правда, две ягоды, на самой вершинке, помельче и глянцевитые: они окунулись в ручей, в его хрустальную воду. Шершавые камни, замшелые и голыши, — и этот хрусталь…

И по ту сторону ручья росла голубика. Там, по колено в траве и кустарнике стоял Павел Иванович. Глаза смотрели мягко и ласково.

— Не перешагнуть? — тихо спросил он. Он уже с минуту наблюдал за Людмилой: идет не спеша и ступает неслышно — легкая, осторожная; лицо на лесном воздухе посвежело и, кажется, стало полней, не таким острым выглядит подбородок; белокурые волосы слегка распушились, в локоны набились хвоинки. Вот она подошла ближе к ручью и клюнула носком туфли камень-голыш. И тотчас боязливо попятилась. — Страшно? — засмеялся Дружинин.

— Не знаю, — обронила она.

— Может, нам вернуться и обойти?

— Нет, нет, зачем же? Возвращаться не время.

— Всяк своим берегом дальше пойдем?

Людмила поднесла к вискам руки. "Всяк своим берегом"? Она не знала, что бы ответила и как поступила, если бы в следующее мгновение не испугалась шарахнувшейся где-то в кустах птицы. Испугалась и прыгнула, закрыв от страха глаза, Дружинин едва удержал ее от падения. Ощутила близко его, тихо смеющегося, и рука уже сама потянулась к смятым крылышкам воротничка.

Из лесу они уезжали на одной машине. Павел Иванович, никого не стесняясь, предложил: "У меня свободней, садитесь, Людмила Ивановна, ко мне". Он, конечно, волновался при этом: что подумают Абросимов и Фаина Марковна, старик Кучеренко и другие знакомые? Михаил Иннокентьевич так и постреливает глазами, легонько кивая жене. Но он же, Дружинин, не зеленый юнец, чтобы вдруг растеряться.

И Людмила была не девочка, чтобы смутиться, услышав что-то желаемое от желанного человека. Она привела в порядок цветы, собранные по берегам ручья, помогла Фаине Марковне перенести с полянки, где они завтракали и обедали, кое-что из вещей и посуды и только после этого, повесив на руку пальто, нырнула в уже стрекотавшую машину Дружинина.

Устроились на заднем зыбком сидении. Павел Иванович попытался заговорить о природе, навечно заряженном аккумуляторе энергии, получалось заумно и выспренне. Людмила даже не начинала разговор: все, что можно было сказать, уже сказано словом ли, жестом ли. Сегодня ей хорошо. Хорошее чувство в ней собиралось по капельке… В голову лезла еще какая-то мысль, не очень ясная и чем то тревожащая, Людмила гнала ее прочь.

Дружинин мысленно подтрунивал над собой: "А говорил, что твоя песенка спета, все твое испепелила война! И тело, и душа уцелели!" Даже отважился подумать: "Ничего тут предосудительного нет, память друга была и остается светлой… — он легонько коснулся щекой ее теплых, мягких волос, — она поняла это лучше, чем я".

Перед городом по обеим сторонам дороги потянулись ветвистые тополя, соединившиеся кронами в вышине, и Дружинину живо припомнился давний вечер в доме старика Кучеренко, разговор о посаженном им тополе: сунул в землю тополевую палку — вымахало дерево высотой с телеграфный столб, пустило корпи под мостовой и красуется на благодатном солнце, как бы его ни сокрушали морозы и ветры… Так и с человеком бывает, как бы его ни испытывала судьба!

На Пушкинской улице, возле дома с тесовой калиткой машина остановилась. Заслышав сирену, на крыльце появилась Мария Николаевна. Дружинин быстро выскочил из машины, поднял за скрюченные лапки двух подаренных ему Соловьевым тетерок.

— Принимайте, Мария Николаевна, дар природы!

— Но это же вам дарили, — негромко сказала из машины Людмила.

— А куда мне их, посудите? У меня и дочери дома нет, чтобы ощипать, только завтра приедет. Потом… я думаю, Петя Соловьев дарил не одному мне, но и вам по дружбе, и Марии Николаевне, своей бывшей учительнице. — Дружинин шагнул к калитке. — Принимайте, Мария Николаевна, и без рассуждений — в котел!

— Ну, спасибо, — мягко улыбнулась она. — Готово будет, пожалуйте к столу.

Павел Иванович посмотрел на Людмилу — та стояла возле машины, зарывшись лицом в немного увядшие цветы, — и окликнул шофера:

— Отправляйся, Гоша, домой!

Под осень в Красногорск приехал Дмитрий Петрович Перевалов. Он устроился в Центральной гостинице, осмотрел город и только на другой день утром, побритый, почищенный, явился к Абросимову, подал ему командировочное удостоверение.