Регина Эзера - Их было три

Матисоне расхохоталась, запрокинув голову.

— Ну, ну, не будем преувеличивать. Ночью всё-таки дверь у меня на запоре. А какой смысл держать собаку, если меня целый день нет дома? Я всё равно на ферме не услышу её лая. Почему вы не пьёте чай, Гундега? Остынет…

Часы пробили одиннадцать. Обе невольно отсчитывали удары. Часы замолкли, и мелодический гул последнего удара, постепенно замирая, незаметно слился с тишиной.

— Гундега, не хотите ли вы пойти работать к нам на ферму? — вдруг спросила Матисоне.

— Но я ведь ничего не умею, — с сожалением сказала Гундега.

— Никто не родится мастером.

— Это верно, но…

— У нас есть группа свинок. Это будущие свиноматки — в основном двухмесячные поросята. Их надо выкормить до восьми-девяти месяцев… На первых порах я бы вам помогла, и Мартыньекабс тоже…

— Я его не знаю, — робко возразила Гундега, сама чувствуя, как неубедительно звучат её слова.

— Познакомитесь. Он зоотехник и, между прочим, живёт в этом доме.

— Арчибалд? — вырвалось у Гундеги.

— Значит, всё-таки знаете?

Гундега молчала. Затем, смущённо взглянув на Матисоне, растерянно спросила:

— А как же быть с Межакактами?

— Гундега! — начала было Матисоне, но замолчала, не зная: сказать или не сказать? И всё же решилась: — Буду с вами вполне откровенна. Признаюсь — хочу вас вырвать оттуда.

— Но почему?

— Вы там пропадаете.

— Ко мне очень хорошо относятся, — проговорила Гундега не совсем уверенно.

— Потому вы и не замечаете, что нас тянут на дно. Деньги ещё пока нам всем нужны, по иногда они превращаются в камень на шее и тянут в болото.

«Этот дом похож на трясину…» Гундега попыталась вспомнить, кто это сказал. Слова звучали в ушах, она даже различала голос говорившего их человека. Но кто, кто? Фредис? Дагмара? Ей вдруг показалось очень важным вспомнить, кто именно сказал: «Этот дом похож на трясину…» Симанис!

«Кто вовремя не вырвется, тот… тот…» — вспомнила она, по ожидаемой ясности не было. Угнетали сомнения и смутный страх.

— Мне не нужны имущество и усадьба тёти Илмы! — наконец сказала она. — Я ничего не хочу!

— И тем не менее вы день ото дня умножаете богатство этой усадьбы, — спокойно возразила Матисоне.

— Я не умножаю! Ведь надо жить, есть, одеваться. Как же можно не работать?

— Вы своей работой приносите в дом больше, нежели тратят на вас. Остальное идёт в Межакакты. Если рассуждать как Илма, то вы всё вернёте, унаследовав Межакакты.

— А если рассуждать иначе? — с интересом спросила Гундега.

Матисоне уклонилась от прямого ответа.

— Сколько классов вы окончили?

— Девять.

— И за эти девять лет вы не заплатили ни рубля. А учителям выплачивали зарплату, и ещё уборщице, и хозяйке, готовившей обед для школьной столовой. Какой бы холод ни свирепствовал снаружи, в классе было тепло, не так ли? Вы занимались при электрическом освещении, каждое лето школу ремонтировали, а всё это требует денег. Правда?

Гундега утвердительно кивнула, удивляясь, что никогда не обращала на это внимания и не думала об этом, как человек не думает о том, что он дышит.

— Вы, несомненно, ходили к врачу, — продолжала Матисоне, — но не истратили ни копейки. Во всех городах есть парки, скверы, есть они и в Дерумах, и в Сауе, и в вашей родной Приедиене…

Гундега опять молчаливо кивнула.

— В Дерумах их создали на месте развалин. Каждую весну садовники высаживают цветы, выращенные в теплицах, постройка которых стоит немало и где тоже работают люди. А вход в парки и скверы бесплатный. Ваша бабушка получала пенсию. А откуда берутся средства на постройку школ и амбулаторий, на выплату пенсий, на зарплату учителям и врачам?

— Но их ведь даёт государство! — воскликнула Гундега.

— Да, государство. А оно получает эти средства от труда рабочих. Одну, большую часть стоимости создаваемых им ценностей рабочий получает в виде зарплаты, а другая, меньшая часть уходит в государственный бюджет. Вот и получается: тот, кто работает только на себя и свой дом, нечестно использует результаты труда других.

— Я совсем и не подозревала этого, — призналась Гундега и тут же улыбнулась. — Помните, Жанна тогда на поле сказала, что вы министр. Вам бы следовало быть, ну, хотя бы агитатором, а не свинаркой.

— Это очень трудно, — тихо сказала Матисоне.

— Какая же тут трудность!

— Трудно не разъяснять, а трудно убеждать.

— Пожалуй, вы правы… А теперь спасибо за угощение, мне пора идти.

— Хотите я вас провожу?