Регина Эзера - Их было три

Нет, она не спала. На Дагмару глядели ослеплённые светом счастливые глаза.

— Понравилось?

Гундега так ничего толком и не поняла, по ей стыдно было признаться, и она кивнула головой.

Дагмара рассмеялась.

— Ты сейчас похожа на совёнка, вытащенного из темноты на солнечный свет.

— Почему солнечный? Горят лампы…

Она подняла глаза кверху. Теперь потолок уже не казался таким высоким, как недавно. И без украшений, гладкий. Люстры тоже не было. Это ведь не театр или концертный зал, а всего лишь обыкновенный, построенный своими руками колхозный клуб. Электрические лампочки под матовыми колпаками излучали мягкий, тёплый свет. Здесь не было специального помещения для танцев, поэтому пришлось поставить стулья вдоль стен, чтобы освободить место посреди зала. Только ёлку не трогали, хотя она занимала целый угол. Ёлка сегодня была виновницей торжества. И пусть не было дымного запаха горящих свечей, зато сверкали разноцветные огни электрических лампочек и доносился лёгкий аромат зелёной свежей хвои… Какой-то шутник повесил на ветки крендели и смешных пряничных человечков на топкой нитке. Они всё время раскачивались и крутились, отсвечивая то синим, то красным, то жёлтым. На верхних ветках виднелись шишки — настоящие, бурые, без позолоты…

Глядя на эту стройную тёмно-зелёную красавицу, вершиной почти касавшуюся потолка, Гундега вспомнила маленькую ёлочку, которую принесла Илма, возвращаясь с работы. Илма укрепила подставку на табуретке и украсила ёлку. В рождественский вечер Илма зажгла свечи. Потом они с Лиеной пропели несколько песен — про тихую ночь, детишек и какую-то розочку. Фредис, получив от Илмы подарок — пару тёплого белья, молча сидел со свёртком в руках. А Гундега задумчиво следила, как догорали свечи, гасли одна за другой, точно живые существа, выдыхая последнюю струйку дыма. Вот осталась одна… Когда погасла и она, они очутились в темноте…

Какой-то парень включил радиолу. В репродукторе сначала затрещало. Затем зазвучал вальс. Старинный вальс напомнил пожилым юность, а молодым… Им не нужно было ничего напоминать, их юность сегодня…

Музыка гремела, а середина зала оставалась пустой. Парни медлили, скрывая под напускным равнодушием робость. Подчёркнуто рассеянными были девушки, хотя сердца их тревожно колотились, словно вот-вот должно было решиться самое важное. Но вот вперёд протиснулся высокий парень в тёмно-синем костюме и направился к девушкам. Только теперь Гундега узнала его. Виктор!

Но ведь он направляется прямо сюда. Пройдёт мимо? Нет? Нет!

Гундега не чуяла под собой ног, и люди как будто расступились — может быть, и верно расступились? Она не осмеливалась взглянуть Виктору в лицо и только чувствовала его широкие, большие руки — так же спокойно они лежали на руле автомашины, когда он вёз её из Сауи…

В эту минуту, наверное, смотрит на них во все глаза весь наполненный людьми зал. Почему она только что не чувствовала под собой пола? А теперь он притягивал её как магнит. И всё тело вдруг отяжелело, стало неповоротливым. Ей казалось, что она вот-вот упадёт, заденет за что-нибудь и упадёт и все будут смеяться над ней. Она огляделась. Круг уже полон танцующих. Все кружатся, и всё кружится…

Гундега ухватилась за руку Виктора.

— Ой, я больше не могу! Голова кружится.

— Какой же колдун освободил вас из Межакактов? — смеялся он.

— Как вы сказали? — переспросила она. Потом ответила: — Дагмара.

— Мне это оказалось не под силу…

Гундега не знала — насмешка это или сожаление. На лице его играла открытая, добродушная улыбка и больше ничего.

— Вы мне каждый раз кажетесь другой, — добавил он. — Тогда, в машине, — маленькая восторженная девочка…

Гундега покраснела.

— …потом, в лесу, вы были до такой степени расстроены, что убегали от каждого встречного.

Она смутилась ещё больше и всё же спросила:

— А сейчас?..

— А сейчас выглядите совсем серьёзной и взрослой, только вот косичка…

Она невольно потрогала свою косу, лишь теперь сообразив, какая у неё смешная, тонкая коса, настоящий мышиный хвостик.

— Вам не нравится?

— Нет, почему же. Вам она, пожалуй, к лицу. Если бы ещё на конце завязать бант…

Гундега совсем смешалась:

— Но мне уже исполнилось семнадцать лет.

— По виду столько не дашь, — чистосердечно признался он. — Пятнадцать, самое большее — шестнадцать…

— В самом деле? — спросила с отчаянием Гундега. Как и всех недавних подростков, её болезненно задевал каждый намёк на то, что она выглядит моложе своих лет.