Регина Эзера - Их было три

— Такова жизнь, — вдруг сказала Илма, — иначе нельзя. Если каждому давать, сколько он требует, можно разориться…

Гундега промолчала.

— Сходим в сарай, принесём по охапке сена, — сказала Илма.

Они принесли две охапки и бросили в кухне на пол, потом сходили за лоскутными одеялами. Ими накрыли сено, и постель для женщин была готова.

Свет погас, и весь дом погрузился во мрак. Из кухни ещё некоторое время доносились шёпот и шорохи, потом послышалось мерное всхрапывание.

«В Межакактах пять комнат», — эта непрошеная мысль разбудила только что начавшую засыпать Гундегу. Она пыталась разобраться, почему ей это пришло в голову теперь, в такой неподходящий момент, но сонный мозг отказывался повиноваться, и через минуту она уснула.

Утром всех разбудил Симанис. Рано, ещё затемно, во дворе загрохотала телега, послышалось фырканье Инги, со стуком одна за другой упали оглобли. Заговорили в кухне разбуженные женщины. Илма, шаркая шлёпанцами, бросилась открывать Симанису двери.

— Всё-таки приехал, — шепнула она, на миг прильнув к нему в полутьме сеней.

Симанис вошёл с холода, и поэтому лицо и руки Илмы показались ему горячими, они способны были; растопить, отогреть… Моментально исчезла, будто испарилась, его досада.

Некоторое время они стояли обнявшись, затем, услышав шаги, отпрянули друг от друга. Илма приглушённо засмеялась. В этих тайных объятиях была особая прелесть запретной любви.

Женщины поздоровались с Симанисом, как со старым знакомым, украдкой двусмысленно ухмыляясь. Они, безусловно, догадывались об отношениях Симаниса и Илмы, по их мнению, весьма предосудительных — хи, хи, хи, не муж и не жена, а так… И тому подобное.

Симанис, разыскав фонарь, зажёг его и полез на чердак за мешками. Он сделал вид, что не замечает усмешек старух, но себя-то он не мог обмануть и чувствовал неловкость под перекрёстными беззастенчивыми взглядами. Он нечаянно обжёг спичкой пальцы и, залезая на чердак, ударился головой. Не успел он закрыть дверь, как услышал шёпот. «Пусть», — упрямо подумал он, в то же время чувствуя, что его как будто окатили жирными помоями.

Много раз он пытался изменить это унизительное и ложное положение, но снова и снова оказывался в прежней грязной трясине. И сегодня обещание, данное Илме, опять потребовало лжи. Чтобы получить освобождение от работы в лесу на целых два дня сейчас, в конце месяца, пришлось идти к лесничему и солгать, что больна мать. А мать думает, что он на работе… Стоит лишь кому-нибудь из лесничества приехать к нему домой и… Всё равно, пусть даже никто не заедет, всё равно это омерзительно. Он не может сказать правду никому, даже Илме.

Возле тёмной стены сарая белым пятном выделялся силуэт Инги. Услышав Симаниса, конь тихо заржал. Симанис ласково потрепал его гриву, чувствуя неясную потребность в общении с живым существом. И смутился — ведь это копь. Взяв за повод, он повёл его на поле, где заранее была оставлена соха.

Утренний рассвет нехотя пробивался сквозь грязно-серую пелену, влажное прикосновение тумана ощу-щалось на лице. Стояла тишина, как в старом заброшенном доме с закрытыми ставнями. Слышался только монотонный стук подков.

Симанис запряг Ингу в соху. Старый умный конь без понуканий знал-, что ему надо делать, и не спеша пошёл бороздой. Рыхлая земля разваливалась бесшумно, лишь изредка подкова ударялась о камень, высекая искру. Сапоги Симаниса глубоко вязли в рыхлой почве.

«Женщинам будет легко копать», — подумал он. Мозг просто отметил этот факт, но не было при этом ни радости, ни удовлетворения.

По дороге, ведущей в лесничество, прогромыхала телега, и Инга, подняв морду, заржал, приветствуя своего собрата. Симанис инстинктивно втянул голову в плечи, точно ожидая удара сзади. Но разум тут же победил, и напряжение ослабло — в тумане ведь никто его не увидит. На губах появилась горькая усмешка: «Точно вор…»

Никогда он не воровал, никогда ему не приходилось краснеть за свои поступки. А вот теперь, в пятьдесят лет… Красть рабочие дни, красть любовь… Лишать мать помощи, а Ивара — ласки. Каждый месяц он высылает треть заработка Айне, и по праздникам — детям поздравительные открытки. Никто не может сказать, что он забросил свою семью…

Айна против того, чтобы он их часто навещал. В этом году он ещё ни разу не был. Как-то не получалось. Работа, хлопоты, опять работа…

Симанис поймал себя на том, что снова ищет оправданий, хотя оправдываться было не перед кем.