Регина Эзера - Их было три

Они выжидательно смотрели друг на друга — человек и собака.

— На место! — раздался властный голос.

Собака съёжилась, точно от удара. Ненависть сменилась выражением безграничной преданности, ярость — унизительным страхом.

Илма быстро спустилась с крыльца, протянула Гундеге руку, но тут же, будто устыдившись, обняла её.

— Приветствую тебя в Межакактах, Гунит!

Слова Илмы прозвучали торжественно, она как бы подчёркивала значительность этой минуты.

Гундега растерялась. Её отзывчивая натура тянулась к ласке. Она подняла руки, чтобы обнять Илму, по рядом послышалось грозное рычание, и Гундега, вздрогнув, отступила на шаг. Илма увидела, как быстро угасла нежность, осветившая было личико девушки.

— Он привязан, — успокоила Илма. — Он всегда меня так охраняет. Это Нери, Гунпт!

«Как странно! — подумала Гундега. — Первый, с кем меня в этом доме знакомят, — Нери…»

Услышав свою кличку, пёс, виляя хвостом, выжидательно поглядывал на хозяйку.

Илма спохватилась:

— Что же мы стоим посреди двора! Пойдём в комнату! Дай мне один чемодан!

Чемодан оказался тяжёлым. Илма представила, как трудно было Гундеге тащить вещи от автобусной остановки. Она почувствовала лёгкие угрызения совести и, чтобы заглушить их, неестественно бодро заговорила:

— Бог мой, да ты, кажется, везёшь в Межакакты приедиенские камни!

— Там книги, — серьёзно ответила Гундега. — Они тяжёлые.

— Собиралась пойти встретить тебя, да…

Илма прикусила язык: «Вот дурная, к чему я начала этот разговор!»

Гундега простодушно улыбнулась.

— Здесь близко. Заблудиться негде — дорога прямая. Дошла сама.

Кухня встретила приехавшую ласковым, уютным теплом, запахом блинов и заботливыми руками старой Лиены.

Она погладила Гундегу по голове, точно ребёнка.

— Какая ты худенькая… Устала с дороги, ноги, поди, промокли…

Лиена была похожа на бабушку. Так оно и должно быть, ведь они сёстры. Хотя бабушка была высокая, видная…

«Была», — у Гундеги дрогнули губы.

— Не горюй! — Лиена не знала, как утешить эту хрупкую девушку с детским печальным лицом. — Как-нибудь уживёмся.

Илма открыла дверь в прихожую.

— Поднимемся, Гундега, наверх, я покажу тебе твою комнату.

Илма понимала, что лучше всего утешит человека уверенность в том, что ничто не кончилось — пока мы живы, жизнь продолжается. И на самом деле: что же кончилось? Умер старый человек. А самой Гундеге всего лишь семнадцать лет.

«Ах, если бы и мне было только семнадцать,!..» — подумала Илма.

Она даже и не смогла представить, что бы она делала, если бы вдруг помолодела. Семнадцать лет… Как пленительно звучат эти слова!

Из прихожей узкая, крутая лестница вела наверх. Илма шла впереди с лампой.

— Здесь ты будешь жить, Гунит.

Небольшая комната с покатым потолком. Старинный громоздкий комод с таким же старинным, потускневшим зеркалом в деревянной оправе. Столик, два стула. Узкая кровать с зелёным стёганым одеялом и пышной белой подушкой.

Илма подошла к кровати и, взбив подушку, любовно разгладила её.

— Пух от собственных гусей.

Затем поправила одеяло, выдвинула ящики комода.

— Устраивайся. Бельё и разную мелочь положишь сюда. Платья, какие получше, можешь повесить в шкаф внизу.

С минуту она ходила по комнате, не зная, что ещё сказать. Наконец взгляд Илмы заметил на стене что-то неуместное. Это был прикреплённый кнопками маленький рисунок.

— Пусть остаётся, — попросила Гундега.

Сделав вид, что не слышит, Илма вытащила ногтями кнопки — они раскатились по полу.

Но последняя кнопка не поддавалась, и, потеряв терпение, Илма попросту сорвала рисунок, оставив на степе кнопку с обрывком бумаги.

— Кто это рисовал?

Илма, помедлив, нехотя ответила:

— Раньше это была комната Дагмары.

Скомкав рисунок, Илма открыла дверцу печки, и бросила его туда.

— Печь я не топила, пока ещё не холодно. Ну, а если будет прохладно, не стесняйся, принеси дрова из сарая и затопи. Фредис покажет, которые посуше. А теперь раздевайся и приходи на кухню ужинать.

Шаги Илмы донеслись с лестницы.

Гундега подошла к окну. Кругом, куда ни глянь, голубоватые кроны сосен. Закат погас, и теперь в сумерках кроны походили на высокие волны, гребни которых серебрились в лунном сиянии. Сквозь закрытое окно доносился монотонный гул, он напоминал шум воды. Гундеге даже на минуту представилось, будто она стоит ночью на острове посреди Даугавы. Немножко жутко, но удивительно хорошо.