Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

Он вёл кладку неторопливо, с передышками. Сунет кирпич, посмотрит по сторонам, сунет другой, пристукнет — передохнёт, глянет, как слева кланяется Кузичев, справа — Мартынюк. Похоже, что они вот-вот кончат — скребут со дна, а у него ещё порядочно. И незаметно для самого себя, поддаваясь безотчётному порыву догнать товарищей, Сергей разгорячился. Кладка пошла живее, и постепенно возник внутренний счёт: раз — два — три — четыре. Мысли отлетели куда-то, остались и не мысли вовсе, а так, обрывки какие-то. И вскоре заметил, что его взяли на буксир: слева в его ящике замелькал мастерок Кузичева, справа — Мартынюка. Не прошло и десяти минут, как они выскребли со дна последний раствор. Сергей перевернул ящик вверх дном, лёгкой быстрой дробью обстукал, сбил налипь. Обчистил мастерок и кельму, сунул в полиэтиленовый мешок, спрятал в чемоданчик.

Молча спустились со стены, пересекли двор. Расставаясь на углу Литейного, Сергей спросил у Мартынюка, не хочет ли он зайти по вчерашнему адресу во двор, чтобы вместе отдать деньги, или доверяет ему, Сергею. Мартынюк возмущённо, как бы жалуясь, обратился к Кузичеву:

— В третий раз дураком хочет сделать. Нет, ты смотри, Кузьмич, что творит: я его на халтуру взял — раз дурак, заработанные, кровные вернул — два. Да ещё относить? Нет уж, Метла, давай без меня. Потешь себя, тут своих забот — ажно задницу дерёт.

Кузичев отмахнулся — дескать, разбирайтесь сами — и, уже повернувшись уходить, сердито сказал Сергею:

— Сам отдашь.

На том и разошлись. Сергей направился к телефону-автомату звонить Надюхе. Пока она дойдёт от управления до Литейного, он успеет забежать вернуть деньги.

Как и хотелось Сергею, Екатерины Викентьевны дома не оказалось, была одна старушка мать. Узнала Сергея, насторожилась, поджала губы, но дверь распахнула — раз пришёл человек, входи, не прогонишь. Сергей безо всяких предисловий протянул ей деньги, сказал, наклонившись к самому уху:

— Деньги это, восемьдесят рублей. Вчера ошибку дали, ошиблись. Возвращаем. Поняли?

Старуха с недоумением посмотрела на деньги, на него, удивилась, не веря ему, протянула обратно сложенные бумажки, но он не взял.

— Это ваши деньги. Ваши! — погромче повторил он, думая, что она недослышала.

Старуха ахнула от радости, прижала кулачок с деньгами к груди.

— Милый ты мой, значит, есть бог на небе, а совесть на земле. Это Катенька свои отпускные за печь отдала. Господи! Какие вы славные люди! А мы уж думаем, зубы на полке целый месяц. Господи, да что же я держу тебя у порога! Входи, Катюша вот-вот придёт, порадуется.

Она суетливо задвигалась в тёмной прихожей, сама не зная, куда вести Сергея: то ли в кухню, то ли в комнату, где, видно, был ещё непорядок. Сергеи придержал её под локоток, притянул поближе к себе, сказал в ухо:

— Спешу я, бабушка, бежать надо. А дочке скажите, после праздников заскочу, сделаю. Платить не надо, за те же деньги сделаю.

Старуха растроганно замотала головой:

— Господи, господи, дай тебе счастья, сыночек. Говорила Катеньке, хорошие люди, не могло так закончиться. Вот и вышло по-моему. Спасибо тебе, спасибо за доброту. А пол, — она махнула кулачком, — бог с ним, с полом. Мы там фанерку положили. Мышей у нас вроде нет, тумбочку поставим, и не видно будет.

— Сделаю, — сказал Сергей, чувствуя, как от жалости к старухе, вообще к этой семье, делается ему не по себе: стыдно, горько, досадно. И он повторил вдруг осевшим голосом: — Сделаю.

На этот раз открыла кислицынская молодуха Наталья — высокая, гибкая, красивая. Откинула длинную тонкую руку, как в цирке — алле, на манеж пожалте! И головой тряхнула — гордо так, по-актёрски.

— Прошу вас, ждём. — Голос глуховатый, глубокий, приятный. Глаза большие, иссиня-серые, спокойные. Брови чёрные, крутыми дугами, никаких красок — сама вся светится. Халат в обтяжечку, из-под халата — брюки, на другой бы нелепо смотрелись, а ей всё к лицу.

Познакомились, пожали руки, пошли по квартире. Наталья, как гид-экскурсовод, то туда покажет, то сюда: "Это кухня, там кладовочка, ниша, коридорчик, спальня родителей, кабинет, наша комната…" После каждой остановки и беглого осмотра неизменно спрашивала: "Понятно, да?", — обращаясь при этом к одной лишь Надюхе. И Надюха кивала с готовностью, бормоча: "Конечно, конечно".

Вслед за ними в маленькую комнату осторожно вошёл Павлик, неся перед собой шахматную доску с расставленными фигурами.

— Ну вот, явление народу, — насмешливо сказала Наталья.