Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

Сергей подошёл к ней, поздоровался. Узнав его, она испуганно отпрянула, выронила бутылку. Бутылка разбилась, Сергей кинулся было подбирать осколки, но тут же сообразил, что это нелепо.

— Извините, — пробормотал он, поднимаясь. — Ищу вас…

— Что вам надо? — проговорила она, хватаясь свободной рукой за горло будто в приступе удушья.

— Пол хочу вам сделать, пол у вас остался… Бесплатно, то есть вы уже заплатили, конечно…

— Нет, нет, — быстро сказала она, и лицо её перекосилось. — Вы уже достаточно поработали вчера.

И это её "поработали" больно задело Сергея. Екатерина Викентьевна отвернулась к окошку и снова принялась выставлять бутылки — руки её тряслись, и бутылки цокали по обитому жестью подоконнику, когда она их устанавливала рядками друг за другом.

— Напрасно вы, — начал он, но стушевался, понимая, что вовсе не напрасно, и вдруг решительно сказал: — Хотите пли нет, а пол я вам сделаю.

Она вынимала бутылку за бутылкой и даже не взглянула на него.

Когда он вернулся на стенку, раствор был уже подан, и Кузичев с Мартынюком приплясывали в своих углах. Он взялся за кладку со злой охоткой, надеясь работой, привычными размеренными движениями заглушить горькое гнетущее чувство, оставшееся от встречи с Екатериной Викентьевной.

В полдень бабахнула пушка Петропавловской крепости, и вскоре внизу засвистели, закричали: "На собрание! На собрание!" Сергей отложил мастерок, стянул фартук и, взглянув по привычке, много ли осталось раствору, пошёл неспешно по настилу лесов. Кузичев и Мартынюк ушли чуть раньше.

Совсем недалеко от стенки дома, рукой подать, в застеклённой кабине башенного крана сидел, закинув ноги на пульт, крановщик Витька Коханов, читал какую-то толстую книгу. Странный парень этот Коханов: работает крановщиком, мастер дай бог каждому, а учится на истфаке в университете. Как свободная минутка, заминка в работе — сразу за книгу. Вот и теперь: другой бы на его месте уже давно забивал "козла" в вагончике или дул пиво у пивного киоска, а этот сидит себе на верхотуре, как в отдельном кабинете, с книжкой. И так всё знает, о чём ни спроси, а не устаёт напаковываться знаниями.

С этажа на этаж по крутым железным лестницам, через лазы, всё ниже и ниже Сергей спустился на землю. Во дворе, как на дне колодца, было сыро и промозгло, как будто не весна гуляет по небу, а киснут самые последние дни осени. С лесов, из подъездов шли на выход под арку строители: женщины штукатуры-отделочницы, маляры-девчонки, фасадники в касках и чёрных форменных куртках, электрики, сантехники. Когда дом идёт по срочному графику, как этот, на прорыв бросают сразу все специальности — не дом, а муравейник.

Люди собрались в большой разгороженной квартире на первом этаже с парадного входа. Плотники сколотили из досок скамейки, восемь длинных рядов. Женщины вымели мусор, притащили стулья, графин с водой. Вот и вся недолга для летучки.

Рабочие расселись подальше, первые места оставили для управленческих. Парни, недавние солдаты, втиснулись по одному между малярами, девчатами из Псковской, Новгородской, Калининской областей, и там пошла весёлая молодая возня. Женщины постарше сидели своей компанией, тихо переговаривались о семейных делах. Сантехники, как и на работе, держались по двое. Каменщики сели одним рядком, всё звено: Кузичев — звеньевой, сухощавый, жилистый мужик в годах, серьёзный и молчаливый; рядом с ним — Мартынюк, большой любитель пива и разговоров; дальше — Сергей Метёлкин, передовик и образец: не пьёт, не прогуливает, справок из вытрезвителя не имеет. Были тут ещё другие каменщики, но всё случайный народ, перекати-поле: месяц-два поработают на стенке — и ходу, а они трое, Кузичев, Мартынюк и Метёлкин, уже четвёртый год неразлучны.

Поглядывая через плечо на вход, откуда должна была появиться Надюха, Сергей то и дело натыкался взглядом на Ирину Перекатову. И она тоже поглядывала на него, улыбалась.

Наконец пришли управленческие: бухгалтерия, расчётчики, сметчики, снабженцы, складчики. Сергей помахал Надюхе, показал на место возле себя. Она всплеснула руками, обрадовалась, словно место он занял не на минутном собрании, в ободранной старой квартире, а перед началом представления в цирке. И во всём она такая, непосредственная: что чувствует, то и выкладывает тут же, без сомнений.

Надюха прошла между рядами, развернула газету, расстелила, плюхнулась рядом. Мартынюк повёл лысой ушастой головой:

— Обрушишь нас, девка.