Агния Кузнецова - Много на земле дорог

— Здесь Пересвет? — округлив глаза, сверкая белками, спросил он и склонился к земле, покрытой крупным булыжником. — Интересно! Ой, как интересно!

Потом, вновь прибегая к помощи словаря, он рассказал Андрею о католической церкви в Уганде. Он хорошо знает историю своей родины, но примеров, подобных подвигу монаха Пересвета, не помнит. Другие случаи бывали: католическая церковь сдерживала борьбу за независимость страны, не раз ополчалась против людей, пытавшихся сломить английское владычество…

— Ты тоже Пересвет? Ты тоже за родину? — неожиданно спросил Иренсо Андрея.

Если бы можно было в этот миг провалиться сквозь землю, Андрей предпочел бы такой конец, чем оказаться в том положении, в каком он оказался. Он стоял перед Иренсо пунцовый, растерянный, с опущенными руками.

— Да, я хотел бы жить в то далекое время, — пробормотал Андрей и поспешил спросить: — А ты, Иренсо, верующий?

Иренсо понял его вопрос, но долго молчал, прежде чем ответить.

— Я думаю… — уклончиво сказал он и опять заговорил о том, что Пересвет дрался за родину, а католическая церковь не за Уганду.

Андрей снова почувствовал прилив жаркого огня к голове.

— Вот это — Утичья башня. Смотри сюда, — заговорил он торопливо, чтобы как-нибудь отвлечься от тревожных мыслей.

Иренсо, задрав голову так, что дважды на снег падала шапка, пытался разглядеть на шпиле каменное изображение утки, напоминавшей об охотничьих забавах Петра Первого. Но утки он так и не увидел. Она была слишком высоко от земли. Он различил лишь утолщение на вершинке шпиля. И снова восторгался легким, стройным, устремленным ввысь зданием колокольни, возвышавшейся над куполами соборов.

— Это русское барокко, — объяснил Андрей.

— О! Барокко! Понимаю! Хорошо, хорошо! — то и дело повторял Иренсо, и видно было, что он восторгался от души.

Он долго разглядывал Троицкий собор — одноглавый, приземистый, с круговым орнаментальным поясом.

— Хорошо! Как джунгли, — сказал он и виновато посмотрел на Андрея.

Но Андрей понял его: архитектура монастыря-крепости казалась Иренсо такой же великолепной, как джунгли. Пятиглавый Успенский собор поразил Иренсо своим величием. Он нашел в словаре слово «подавляет» и показал на него черным пальцем. Андрей заметил, что ладонь у Иренсо почти белая.

В соборе шла служба. Иренсо очень хотелось зайти туда, но он стеснялся просить об этом Андрея, а тот не догадывался о желании Иренсо. Они постояли и двинулись вокруг величественного здания, разглядывая голубые купола, усеянные золочеными звездами и крестами. Старые ели с заснеженными макушками почти дотягивались до куполов. С неба падал мягкий, пушистый снежок, чуть-чуть подтаивая под ногами.

Иренсо продрог и стал прощаться с Андреем.

Договариваясь о будущей встрече, Андрей проводил его до ворот. Сделав несколько шагов, Иренсо оглянулся. Лицо его осветилось улыбкой. Эта улыбка тронула сердце Андрея, ему захотелось сейчас же взять альбом и по памяти сделать набросок нового друга. Он принес альбом, сел на скамейку и с увлечением стал рисовать: маленькое лицо, длинная, тонкая шея, крепкие атлетические плечи, яйцеобразная голова, невысокий лоб, нос — вначале прямой, потом сильно расширенный. Но глаза не получались, и сходство из-за этого не возникало.

«Пожалуй, без позирования ничего не выйдет», — решил Андрей и плотно сомкнул веки, чтобы снова и снова представить черты Иренсо. Но сразу же вспомнилось и другое: его слова, манера говорить, и эта фраза: «Католическая церковь Уганды не за родину… нет».

«Впрочем, а у нас какая церковь вот теперь — за родину? — подумал Андрей. — Религия учит, что земная жизнь — миг по сравнению с вечной жизнью. Земная жизнь подобна темнице, где дух человеческий томится в ожидании небесных благ. Может ли такое учение вдохновить человека на подвиг, на труд, воспламенить желание его сделать жизнь на земле прекрасной? Родина идет к коммунизму, а религия и коммунизм несовместимы». Андрей хотел переменить ход мыслей, но вопросы с неотступной назойливостью возникали один за другим.

Он положил альбом на скамейку и сжал голову холодными пальцами.

Бесшумно подошел Виталий, остановился за его спиной:

— Эскиз дьявола, не иначе? — сухо засмеялся он, будто горох по полу рассыпал.

Андрей, не оборачиваясь, узнал его, раздраженно вскочил, бросил альбом и, не взглянув, побежал прочь.