Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

А во время вечернего застолья я поднялся и, постучав ножом по хрустальному бокалу, призвал присутствующих к тишине и вниманию.

– «Девять лет назад, – начал чтение я, – он нашел свободную ячею в торговой крупноячеистой сети. Ячея оказалась будто для него приготовленной, За минувшие годы им пройден большой путь...»

Время от времени я делал паузу, и тогда Вероника подавала мне бокал с пузырящейся минеральной водой. Я читал дальше:

– «Он неутомимо расширяет ассортимент товара. Его поиск зримо воплощен и здесь, на этом столе, и носит подлинно творческий характер».

Когда я закончил, воцарилась тишина. (Щегол не в счет).

Ее нарушил Директор.

– Вася, – сказал он дрогнувшим голосом, – немедленно дуй за шампанским.

Затем встал, приблизился ко мне и троекратно расцеловал.

Шампанское появилось через несколько минут. Оно взбодрило кровь и воображение. По просьбе собравшихся я прочитал сочинение еще раз.

Уже под утро Редактор попросил меня выйти для доверительного разговора. Мы уединились на кухне. Тут дышалось куда легче – вместе со свежим воздухом в открытую форточку влетали и таяли редкие звездочки снежинок.

Редактор форточку прикрыл.

– Ты написал прекрасно, – сказал он. – Именно такой кристальной ясности не хватало твоему письму. Именно такой ясности я хотел от тебя добиться.

– Перестань, – польщенно буркнул я. Стекла его очков затуманились.

– Увы, обо мне так никто не напишет. А знаешь, я ведь играл, в детстве на мандолине...

Я заглянул в его печальные глаза и увидел в них толстенького мальчика в коротких штанишках, который сидит посреди комнаты на детском стуле, вслушивается в звуки тягучей мелодии и покачивается ей в такт.

– Ну почему? – сказал я. – Я это сделаю. Я напишу.

И я принялся за работу. «Накопители делятся на две категории, – писал я. – Накопителей-оптимистов и накопителей-пессимистов. Первые живут предвкушением: вот погоди, накопим, сколько нужно, тогда поживем! Полная им противоположность вторая категория. Эти копят, пребывая в вечном страхе, – на черный день».

– Ты явно относишься ко вторым, – посмеивался Директор над Редактором. – Куда тебе столько книг?

– Да, тебе хорошо, – ныл Редактор. – У тебя жена. За тобой ухаживают. А я что в старости буду делать? Только чтение мне и остается.

– Во-первых, из того, что я женат, вовсе не следует, что за мной ухаживают, – с ледяной непроницаемостью возражал Директор. – Во-вторых, как можно знать, какая у кого будет старость? А в-третьих, при твоем обжорстве тебе до старости не дотянуть...

– Замолчи, замолчи, – пугался Редактор. Но затем печально соглашался. – Увы, наша арифметика только до ста. А мне уже около пятидесяти. Значит, осталось пятьдесят.

– Не так плохо, – хохотал Директор.

– Ну, возьмем реальную цифру, до восьмидесяти. Хотя, если быть точным, тоже маловероятно. А вот семьдесят... Итого осталось двадцать лет. Однако на всякие случайности все же лучше сбросить процентов двадцать пять. И получается пятнадцать. Вместе со сном, с зашнуровыванием ботинок... А теперь вспомним себя пятнадцать пет назад. Какой был год? То-то и оно. Будто вчера.

И все же он не поддавался меланхолии, во всяком случае, мужественно боролся с ней. Неприятие хаоса, путаницы доходило у него до крайности. Он, например, выступил за перспективное планирование нашего времяпрепровождения, подчинил строгому графику и разнообразил тематически вечера-встречи. Стержнем одного, скажем, становился просмотр телепрограмм. Другого – устные рассказы Редактора. Или сны Калисфении Викторовны. Иногда Веронике поручалось сделать сообщение о цветах. А Вася, оказалось, немного поет под гитару. Правда, репертуар у него был не богат. Редактор начал с ним работать над расширением диапазона. (В этом и было главное различие между мной и Редактором: я систему в окружавшей действительности искал, а он ее созидал и привносил.) В список мероприятий были включены шахматы, карты, танцы. Редактор первоначально полагал внедрить и гимнастику – с использованием шведской стенки, но сам же признал задачу невыполнимой. Остальные пункты соблюдались неукоснительно. (Бывало, возникали споры. Вася хотел смотреть телевизор, а Директор настаивал на преферансе.) Иногда приходилось устраивать рабочие вечера. При свете торшера, расположившись вокруг стола, каждый занимался своим делом. Редактор правил мою рукопись о Директоре. Калисфения Викторовна вязала. Директор просматривал накладные. Вася подсчитывал дневную выручку и вздыхал. Вероника поливала цветы или расчесывала Элизабету шерстку, Я обдумывал план новой работы.