Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

Как-то, желая мне помочь, Редактор принес несколько пожелтевших (вероятно, осенних), исписанных его рукой листков.

– Прочти, прочти, – скорбно и торжественно прижмуривая глаза, шепнул он.

Я пробежал первые строки.

"Пропал черный кот с белым треугольником на груди. Видевших прошу сообщить..."

– Дальше, дальше, – ободряюще кивнул Редактор.

«В районе пересечения Большой Козырной и Малой Бескаштанной пропал большой черный кот с белым треугольником на груди. Цвет глаз – зеленый...»

– Дальше, – морщась, как от боли, но превозмогая ее, распорядился Редактор.

«Семнадцатого мая между тремя и четырьмя часами дня...»

Я прочитал все варианты.

– Ну как? – не пытаясь скрыть волнения, спросил Редактор, – Берет за душу, а?

– Да, – признался я. Он придвинулся ко мне.

– Оцени кропотливую, требовательную работу над словом. Видишь, как от варианта к варианту уточняется, становится объемной картина происшедшего, как углубляется замысел... – Редактор посмотрел мне в глаза. – Помнишь, ты спрашивал меня, почему я не пишу. Сейчас перед тобой ответ. Я считаю, что можно браться за перо, только когда тема волнует чрезвычайно сильно. Я не мог не написать о том, что пропал Котофеич. Скажу больше: когда рухнули стеллажи, я тоже был в сильнейшем волнении. И результат – два письма к тебе. Помнишь их?

– Еще бы, – сказал я.

– Да-да, это прямая связь, – продолжал он. – Если то, о чем пишешь, тебя самого не трогает, то не жди, что возьмет за душу другого. Какова была сила моих посланий! Ты мигом прибежал!

– А табличка на ванной... «Здесь плеск воды и вечно лето...» – продекламировал я. – Это ты сочинил?

– Забавы молодости. Глупость, – сказал он.

Я закончил труд гораздо раньше того дня, когда, по плану Редактора, должно было состояться чтение. Но, разумеется, меня заслушали вне очереди.

– «В нем рано пробуждается тяга к прекрасному, – читал я. – В пять лет он играет на мандолине, а в шесть посвящает себя литературе». – Редактор сидел в центре гостиной – как бы выставленный на всеобщее обозрение. Торжественно звучал в тишине мой голос. – «Работу, которую он выполняет, отличают стройность концепции о недопустимости мельтешения и неприятие всех и всяческих сравнений».

Когда я закончил, зааплодировал только Директор. Женщины уткнулись в носовые платочки. Сам Редактор, казалось, был в не силах пошевелиться. Подбородок его дрожал. Он все же поднялся, раскрыл объятия и вымолвил:

– По-моему, ты нашел себя. Мы обнялись.

– Вася, чеши за шампанским, – прищелкнув пальцами, резюмировал Директор.

Вася не шелохнулся.

– Оглох, что ли?

Вася недобро скривился.

– Не поеду никуда.

– Как это? – опешил Редактор. – В такой день...

– Нет, я чувствую, воспитательная работа у нас никуда не годится, – вздохнул Директор. – Придется тебя, Вася, на почту вместо Снегуркина отослать.

– Все для себя! – завопил Вася. – Я больше всех работаю – и хоть бы кто слово доброе сказал.

– Думаю, со временем и ты заслужишь... – пообещал Директор.

– Мы включим твою просьбу в перспективный план, – подхватил Редактор. – И рассмотрим в ближайшее время. Не забывай, ты ведь самый молодой член нашего коллектива.

– Мне не надо потом, я сейчас хочу! Чем вы лучше? – Вася понесся к двери. – Никогда вы меня больше не увидите! Пешком будете ходить!

Редактор тряхнул головой, освобождаясь от наваждения. Глаза его покраснели и влажно поблескивали. Он увлек меня в кухню, где чувствовал себя, как дома.

– Великолепно! Да ты и не мог написать иначе, – воскликнул он. – В вашем доме творческая фантазия разыгрывается сама собой. Только знаешь, вычеркни кусок о накопителях. Ну его. А что еще ты создал за это время?

– Ничего, – признался я. – Разве только записывал сны Калисфении Викторовны.

– Принеси, – потребовал Редактор.

Тут же, на кухне, он сел читать, подперев пухлые щечки ладонями.

Через несколько дней Вася появился. Как ни в чем не бывало занял место за столом. По лицу его блуждала загадочная улыбка. В общих разговорах участия не принимал; слушая других, иронически кривил губы.

– Ничего не сделаешь, придется писать, – кивнув на Васю, шепнул мне Редактор. – Нельзя же без средства передвижения оставаться?

– Я его совершенно не знаю, – сказал я.

– Могу подсказать хороший ход. Вася являет собой пример того, как человек может изменить свою судьбу.

Слышавший нас Директор посмотрел на Редактора, отстранясь и чуть искоса.