Валерий Мусаханов - И хлебом испытаний…

— Только, понимаешь, я ничем не смогу тебя отблагодарить. Солдату, скажем, можно отпуск дать, к награде представить. А тебе я, к сожалению, отпуска обещать не могу, — он печально и серьезно посмотрел на меня; на потемневшем от копоти лице глаза светлели пронзительно и грустно.

— Ладно, капитан, встретимся на воле, с тебя коньяк будет, — ответил я, усмехнувшись. — Давай о деле. Рулевое затяну крепко, но с усилием рулить будет можно. Когда будешь выпрыгивать из машины, передние колеса постарайся поставить прямо. И вообще рулем сильно не верти, только люфт выбирай, а я пойду подножка к подножке, двери снимем, и ты сразу на ходу — ко мне. Бензину надо подлить.

— За бензином уже послал. — Он помолчал, опустив взгляд, потом сказал: — Понимаешь, это опасно, очень.

— Ладно, капитан, ты не беспокойся, не брошу, а ты подъезжай по своему чутью на сколько можно, — сказал я и открыл дверцу. — Инструмент надо достать, двери снимать.

В кабине без дверей было неуютно, ветрено и шумно. «Газоны» выстроились рядом, нацелившись радиаторами в ревущую дымную мглу. Лица столпившихся поодаль людей, темные от копоти, плохо различимые, казались отчужденными. Солдаты расположились возле своей пушки. Капитан разговаривал с теми двумя, в пальто и шляпах, потом подошел к машине.

— Ну, трогаем, Алексей! — прокричал он и улыбнулся. Ветер взметывал полы его шинели.

— Возьми у кого-нибудь телогрейку и шапку! А то запутаешься в этой шельме! — крикнул я, и он кивнул головой, отошел и почти сразу вернулся в промасленной ватной телогрейке, в кожаной ушанке с вытертым коричневым мехом.

— Трогаем?!

— Фары включи! Дальний свет!

Он кивнул и пошел к своему «газону». Я махнул рукой, завел двигатель и стал ждать, когда он тронется с места. Его машина медленно пошла вперед, тускло засветились фары. Я тоже включил свет и пристроился рядом, стараясь ехать так, чтобы скорости совпадали Краем глаза взглянул на солдат возле пушки и больше уже не смотрел никуда — только вперед, во мглу и на левое переднее крыло «газона», который вел капитан.

Мгла все сгущалась, темнела по бокам неуютной, лишенной дверей кабины, а впереди она расплывалась желтым масленым пятном от света фар, и я уже не различал ни земли, ни идущей рядом машины, только смутно угадывал очертания ее переднего левого крыла да видел впереди желтое пятно света от ее фар. Я ни о чем не думал, отравленный душный воздух и давящий рев что-то сделали со мной. Я перестал сознавать себя, я был только руками, сжавшими баранку руля, и глазами, щупавшими желтую жирную мглу впереди и прикованными к смутному очертанию переднего левого крыла «газона», идущего рядом. И страха не было тоже, он пришел, когда по капоту и лобовому стеклу зашлепали шматки жирной, пропитанной нефтью грязи. Они ударялись в стекло и оставляли темные потеки и пятна, потом стекло залепило совсем, и уже не было видно света, я стал смотреть в проем двери, до рези напрягая глаза в дымной мгле, чтобы видеть очертания кабины идущего рядом «газона». И скорее чутьем угадал, чем увидел, что капитан прибавил скорость, я тоже чуть нажал на педаль. Стрелка спидометра задрожала возле отметки двадцать километров. Почувствовал склизкость грунта под колесами и подумал: «Засядем, тогда — труба». Но машины шли вперед, и мгла начинала редеть. Уже чувствительно припекало лицо влажным липким жаром. Я снял с руля правую руку, скинул на колени брезентовую рукавицу и опустил наушники шапки, — уши перестали чувствовать жар. А мгла все редела, и я уже различал фигуру капитана, сгорбившегося за рулем. 14 вдруг открылось стоячее темно-алое с черными прожилками пламя. Оно закрывало все впереди, просвечивая сквозь залепленные стекла. Казалось, горит вся земля. Идущая рядом машина осветилась колеблющимися красными сполохами, я почувствовал удушье, и неудержимый кашель стал рвать горло. А пламя приближалось к машинам, словно текло навстречу, и страшный рев стал нестерпимым. На миг я перестал видеть, перед глазами разверзся черный бархатный мрак, и горячий суматошный ужас пресек дыхание. Я рванулся из кабины, ударился головой о кромку дверного проема, снова увидел алое с черными прожилками пламя и опять сел на сиденье, до боли сжав руль. Лицо пекло уже нестерпимо, и пламя неслось прямо на меня. И только одно металось в помутившемся сознании: «Скорей!» Я вдруг заметил, что отстал от капитана, и прибавил газ, В ужасе увидел, что его фигура как-то странно навалилась на руль.