Валерий Мусаханов - И хлебом испытаний…

— Да там же не видно ни хрена, капитан. Знать бы хоть, куда ехать.

— Вот, — он вытащил из-за борта шинели уже помявшийся, сложенный вчетверо лист бумаги, развернул. — Смотри. Здесь стоит наша пушка, — ткнул он грязным пальцем в черный квадратик на бумаге. — Здесь, справа, буровые насосы. Здесь стоял бульдозер, не успели убрать. Здесь — растворный узел. Вот тут прямая дорога. Взять от пушки и никуда не сворачивать. Вышка рухнула туда, от нас. Ее сталь. конструкции не должны помешать, обстреляли хорошо. Били настилом, чтобы воронок не делать. Так почему не пойдет? Сто проходит надежно. А с закрепленным рулем двести не пройдет? — Светлые водянистые его глаза на темном, закопченном лице показались сумасшедшими.

— Да не пройдет. Не в руле дело. В карданах колес есть люфты, в рулевых тягах. На двухстах метрах ее снесет метров на пятьдесят, ну, самое малое, на тридцать. И проедет, капитан, твоя взрывчатка мимо. Или грохнет, не доехав, — сказал я и первый раз с момента приезда стал скручивать цигарку.

— Метров на пятнадцать если снесет, то это нормально, а тридцать — много. Так что делать, Алексей? Ты же шофер, посоветуй, — спросил капитан, складывая лист бумаги с планом буровой.

— Что делать? — переспросил я и добавил насмешливо: — Лучше всего сесть за руль, подъехать поближе, метров на сотню, а там уж машина, может, и сама дойдет.

Капитан не понял или не принял насмешки.

— Да нельзя, понимаешь. Вдруг — детонация, бензин в баке может вспыхнуть. Там же температура. Представляешь, какие пары? А потом, все равно из зоны взрыва не успеешь убежать. Нет, надо так пробовать. Выйдет — выйдет. А нет, так авиацию вызывать, — капитан спрятал бумагу за борт шинели, открыл дверцу кабины, впустив рев и дымный ветер.

— Погоди, — повысив голос, сказал я, чувствуя, как стервозное упрямое желание доказать свое, пусть даже шутливое утверждение зудит внутри, и немного презирая себя за это. — Погоди.

Капитан закрыл дверцу, уставился в упор на меня своими полными талой воды, светлыми глазами.

— Кто за рулем будет?

— Я! — ответил капитан.

— Не годится, — сказал я. — Тут специалист должен быть.

— Не думай, я еще с войны езжу, и не одну тысячу километров намотал по всяким дорогам, — капитан улыбнулся, кажется, впервые.

— Почему ты?

— Из солдат никто водить не умеет. А гражданским я приказать не могу, да если бы и мог, то не стал бы. Мое предложение, мне и выполнять, — он поправил фуражку.

— А жена, дети?

— Детей не было, а жена была да ушла.

— Поедем вместе, капитан, — неожиданно для себя сказал я. — На двух машинах, — и добавил скорее для себя: — Мне тоже терять нечего. А так хоть интерес есть какой-то.

— Ну нет. Я тобой не распоряжаюсь и пустить на это дело не могу. А потом, это двойной риск, а пользы нет, — решительно сказал капитан, и голос его окреп так, что можно было понять, как этот человек умеет приказывать.

— Нет, — возразил я, испытывая уже непреодолимое желание настоять на своем, — риску меньше. Подъедем как можно ближе. Я буду идти рядом с тобой колесо в колесо. Сразу сиганешь ко мне, и уйдем на газах. На машине отваливать лучше, чем на своих двоих. Дверцы в кабинах снимем, баки нальем под пробку. Тут горючка, наверное, есть. — Дым самокрутки попал мне в глаз, я прищурился, глядя на капитана.

— Возможно, что так надежнее, — сказал он, отводя глаза. — Но не могу я, не имею права брать тебя туда.

— Боишься, разжалуют, что со мной связался? — я сам внутренне дернулся от этого вопроса.

— Нет, это не имеет значения. Ты что-то сделал и за это отвечаешь, но человеком остаешься, вот это главное, — он сжал и разжал кулак, внимательно посмотрел на свою почерневшую ладонь.

— Ну, смотри, тебе виднее. Только, как я предлагаю, лучше. Затянули бы у этой машины рулевое. Подъехали бы сколько можно поближе и отвалили бы на газах. И может быть, она взорвалась бы там, где надо, — сказал я, уже ощущая безразличие ко всей этой затее.

— Ладно, посоветуюсь с инженерами. — Капитан застегнул верхнюю пуговицу шинели, вылез из кабины и пропал во мгле.

Я завалился на сиденье и, по выработавшейся годами привычке использовать любую свободную минуту, задремал, уже не думая ни о чем и не подозревая, что этот августовский, отравленный дымной мглой день на весах судьбы перетягивает целых шесть лет.

Разбудил меня капитан.

— Ну что, Алексей, не раздумал? — спросил он, захлопнув дверцу и облегченно откидываясь на спинку сиденья.

— Чего мне раздумывать. Сказал, поедем — значит, поедем, — ответил я, кулаками протирая глаза.