Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Но в этом году не было ни борьбы, ни перестрелок. В целом это был унылый день, и Омпракаш возвращался домой с отцом и дедом в подавленном состоянии. Завтра ему предстоял обратный путь в компанию «Музаффар». Неделя пролетела как один день.

Мужчины сели на циновку у дома, чтобы подышать свежим вечерним воздухом, и Омпракаш принес им воды. Из листвы деревьев заливисто доносилось пение птиц.

— На следующих выборах я сам помечу свой бюллетень, — сказал Нараян.

— Тебе не позволят, — сказал Дукхи. — Зачем такое затевать? Думаешь, что-то изменится? Это все равно, что бросить ведро в колодец глубже, чем столетия. Этот всплеск не увидеть, не услышать.

— Но это мое право. И я воспользуюсь им на следующих выборах, обещаю.

— Последнее время ты слишком много думаешь о правах. Брось — это опасно. — Дукхи помолчал, отгоняя от края циновки красных муравьев. Они разбежались кто куда.

— Пусть даже ты сам пометишь бюллетень. Ты что, думаешь, они не могут вскрыть урну и уничтожить неугодные бюллетени?

— Не могут. Должностное лицо отчитывается за каждый лист.

— Забудь об этом. Пустая трата времени, а ведь твое время — твоя жизнь.

— Жизнь без достоинства ничего не стоит.

Красные муравьи опять сбились в кучку, но теперь Дукхи их плохо видел. Радха вынесла лампу на утопающее во мраке крыльцо, и на нем тут же заплясали тени. От одежды Радхи пахло дымком. Она постояла немного в темноте, вглядываясь в лицо мужа.

— В правительстве совсем разум потеряли, — жаловались люди накануне выборов в ассамблею штата. — О чем они думают? Разве можно устраивать выборы в месяц, когда воздух раскален, а земля трескается от жары. Они повторяют ошибку, допущенную два года назад.

Нараян не забыл обещания, данного отцу в прошлый раз. Утром он отправился голосовать один. Народу было немного. Неровная очередь вилась у дверей школы, оборудованной под избирательный участок. Запах меловой пыли и несвежей еды вызвал в его памяти день, когда он был маленьким мальчиком и учитель избил его и Ишвара за то, что они осмелились прикоснуться к грифельным доскам и учебникам детей из высшей касты.

Поборов страх, он попросил бюллетень.

— Да его тебе и не надо, — объяснили мужчины за столом. — Просто оставь свой отпечаток, мы сделаем остальное.

— Отпечаток? Я хочу подписаться полным именем. Дайте только бюллетень.

Слова Нараяна побудили двух стоящих за ним мужчин потребовать того же.

— Да, выдайте наши бюллетени, — сказали они. — Мы тоже хотим сами подписаться.

— Мы не можем этого сделать — у нас нет таких инструкций.

— А они не нужны. Это право каждого избирателя.

Служители пошептались между собой, а потом сказали: «Ладно, подождите» — и один из них покинул избирательный участок.

Он скоро вернулся, приведя с собой около десятка человек и среди них тхакура Дхарамси, запретившего шестнадцать лет назад играть деревенским музыкантам на свадьбе Нараяна.

— В чем дело? Что тут случилось? — громко спросил он еще с улицы.

Служители через открытую дверь указали на Нараяна.

— Вот как, — пробормотал тхакур про себя. — Я мог бы догадаться. А кто эти двое?

Служитель не знал их имен.

— Да это и неважно, — отмахнулся тхакур Дхарамси и вошел внутрь вместе со своей свитой. В комнате сразу стало тесно. Тхакур утер потный лоб и поднес мокрый кулак к носу Нараяна.

— Из-за тебя я вышел из дома в такой жаркий день и весь пропотел. Ты что, издеваешься надо мной? Тебе заняться нечем? Сидел бы дома и шил. Или освежевал бы корову.

— Мы тут же уйдем, когда пометим свои бюллетени, — сказал Нараян. — Это наше право.

Тхакур Дхарамси рассмеялся, за ним одобрительно загоготали остальные. Когда он смолк, все тоже замерли.

— Пошутили — и хватит. Оставляй свой отпечаток и вали отсюда.

— Только после того, как по-настоящему проголосую.

На этот раз тхакур не засмеялся — поднял руку, будто прощаясь, и покинул участок. Его приспешники схватили Нараяна и двух других мужчин, приложили их большие пальцы к штемпельной подушечке и завершили регистрацию. Тхакур Дхарамси шепнул помощнику, чтобы всех троих отвезли к нему на ферму.

Их подвесили за лодыжки к сучьям баньяна и весь день с небольшими перерывами избивали. Несчастные все чаще теряли сознание, их крики слабели. Внуков тхакура Дхарамси не выпускали из дома. «Делайте уроки, — велел он детям. — Читайте или играйте с игрушками. Я ведь вам подарил красивый новый паровозик».

— Но сейчас каникулы, — ныли они. — Мы хотим играть на улице.