Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Манек улыбнулся, но его мысли были поглощены другой кремацией, случившейся три дня назад. Вот где ему нужно было присутствовать. Там была резко нарушена череда ухода из жизни поколений. Мужчина со впалыми щеками, отец Авинаша, поднес огонь к погребальному костру. Треск хвороста. Дым заволакивает глаза. А языки огня, словно играя, щекочут труп. Огонь сгибает его в дугу, словно пытается усадить… — говорят, это знак, что дух сопротивляется. Авинаш часто сгибался, когда играл в шахматы, откидывался назад на кровати, поворачивая голову к доске. А чтобы взять фигуру и сделать ход, опирался на локоть.

Шахматы. А потом костер.

Время шло медленно, словно потеряло интерес к миру. Дина пропылесосила мебель и швейные машины в углу комнаты. «Нет ничего печальнее молчащих “зингеров”», — подумала она.

Она снова занялась одеялом. Выпрямляла швы, подравнивала лоскуты, исправляла то, что не радовало глаз. Вечернее солнце сквозь стекло вентилятора покрывало пятнами квадраты на ее коленях.

— Сдвиньте покрывало левее, — попросил Манек.

— Зачем?

— Хочется увидеть желтый кусок, когда на нем играет солнце.

Прищелкнув языком, Дина сделала, как он просил.

— Как красиво!

— А помнишь, с каким сомнением ты смотрел вначале на мою работу?

Манек смущенно засмеялся.

— Что я знал тогда о цвете и выкройках!

— Зато теперь ты большой знаток, так ведь? — Дина переложила на колени другой конец покрывала.

— Покроете им свою кровать, когда закончите?

— Нет.

— Хотите продать его, тетя?

Она покачала головой.

— Можешь хранить секрет? Это будет свадебный подарок Ому.

Манек так обрадовался, будто сам делал этот подарок. Лицо юноши выдавало, как тронул его поступок Дины.

— Не печалься, — пошутила она. — На твою свадьбу я сошью не хуже.

— Я только радуюсь. Это замечательная идея.

— Но смотри, не проболтайся раньше времени Ишвару и Ому. Я закончу одеяло, когда они снова начнут шить, и мы получим от «Оревуар» новые ткани. А пока — ни слова.

Манек закончил сдавать экзамены. Он понимал, что некоторые почти провалил, и молился, чтобы с такими оценками его взяли на следующий, трехгодичный курс.

Дина спросила о его успехах и услышала в ответ, что все хорошо.

Однако голос юноши звучал не слишком уверенно.

— Дождемся результатов, и тогда будет видно.

В последний вечер под напором Дины Манек выполнил просьбу матери и нанес визит родственникам. Два часа он провел в обществе словоохотливого семейства Содавалла, отбиваясь от множества закусок и разнообразных холодных напитков.

— Спасибо, я уже поел, — говорил он.

— В следующий раз приходи натощак, — настаивали родственники. — Не лишай нас удовольствия угостить тебя. — Закуски убрали, но Манеку предложили посмотреть вместе фильм по телевизору, а потом поужинать и остаться у них ночевать.

— Прошу извинить, но мне придется уйти, — сказал Манек, когда почувствовал, что провел достаточно времени в гостях. — Мне завтра рано вставать.

Вернувшись домой, он обвинил Дину в зря потраченном вечере.

— Больше никогда туда не пойду, тетя. Они говорят без остановки и ведут себя как маленькие дети.

— Не будь злым. Это семья твоей матери.

Дина помогла ему снять со шкафа пустой чемодан и протерла тот от пыли. Глядя как Манек укладывает вещи, она то и дело вмешивалась — давала советы, инструкции, что-то напоминала: это не забудь, то возьми, сделай вот это.

— А главное — будь ласков с родителями, не спорь с ними. Они так истосковались по тебе за год. Пусть каникулы доставят всем радость.

— Спасибо, тетя. И пожалуйста, не забывайте кормить кошек.

— Ну, конечно. Буду готовить им самое вкусное. Нужно подавать им столовые приборы? Или они едят лапками?

— Поберегите, тетя, столовые приборы для будущей невестки. Она приедет через три недели.

Дина сделала вид, что собирается его отшлепать.

— Жаль, мама не наказывала тебя как следует в детстве.

На следующий день рано утром Манек обнял ее на прощанье и уехал.

Дина не ожидала, что так остро почувствует возвращение одиночества. В течение долгих лет она спокойно принимала это неизбежное состояние, считая, что оно приносит мир и покой. И разве возможно почувствовать снова одиночество, прожив в нем бо́льшую часть жизни? Разве сердце и разум ничему не научились?

Она без конца всматривалась в календарь — оставалось три недели до возвращения Ишвара и Ома и еще три до приезда Манека.

Дни тянулись медленно. Дина решила, что сейчас самое время сделать генеральную уборку. В каждой комнате ей слышалось эхо добродушного подшучивания портных, оно преследовало ее, когда она отчищала кухню, смахивала пыль с потолка щеткой с длинной ручкой, мыла окна и вентиляторы, драила полы.