Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Манек постучал.

Дверь отрыли. На него удивленно смотрели пожилые супруги. У обоих были седые волосы; мужчина с впалыми щеками надрывно кашлял, у женщины были красные глаза. «Должно быть, родители Авинаша», — решил Манек.

— Здравствуйте! Я друг Авинаша. — Может, они дожидаются сына, который ненадолго вышел? — Вы его ждете?

— Нет, — тихо произнес мужчина. — Уже не ждем. Все кончено. — Старики медленно подались назад, сутулясь под невидимым бременем, и как бы приглашая его войти. — Мы родители Авинаша. Сегодня его кремировали.

— Простите? Что сделали?

— Кремировали. После долгого ожидания. В течение нескольких месяцев мы разыскивали нашего сына. Ходили по разным полицейским участкам, молили о помощи. Никто не помог нам.

Голос мужчины задрожал, он замолчал, с усилием взяв себя в руки.

— Четыре дня назад нам сказали, что тело его в морге. Нас пригласили на опознание.

Мать разрыдалась, прикрыв лицо уголком сари. Пытаясь утешить жену, отец зашелся кашлем. Он нежно коснулся пальцами ее руки. Где-то в коридоре хлопнула дверь.

— Но что… я хочу сказать… ничего, никто… — залепетал Манек. Отец положил руку ему на плечо.

Манек откашлялся и заговорил снова.

— Мы были друзьями. — Родители закивали, словно нашли утешение в его невнятных словах. — Но я не знал… что случилось?

Теперь заговорила мать, ее дрожащий голос был еле слышен.

— Мы тоже ничего не знаем. Приехали сюда сразу после кремации. Слава Всевышнему, церемония прошла хорошо. Дождя не было, и погребальный костер горел ярко. Мы остались там на всю ночь.

Отец кивнул.

— Нам сказали, что тело нашли много месяцев назад на железнодорожном полотне. Опознать его не смогли. Сказали, что он выпал из скорого поезда. Будто свисал с подножки или ехал на крыше. Но Авинаш был осторожный, он никогда такого не делал. — На его глазах снова выступили слезы, он замолк и утер их. Теперь жена легко коснулась пальцами его руки.

Но он смог продолжать.

— Наконец, после долгого времени мы увидели нашего сына. На интимных местах тела были ожоги, а когда мать поднесла его руку к своему лбу, стало видно, что на пальцах нет ногтей. Мы спросили в морге, как такое могло случиться от падения с поезда. Все может случиться, ответили они. Никто не помог нам.

— Нужно подать жалобу, — сказал Манек, с трудом сдерживая слезы. — Нужно… самому министру. Губернатору, я хотел сказать. Или комиссару полиции.

— Мы подали жалобу. В полиции внесли ее в регистрационную книгу.

Родители продолжили собирать вещи сына. Манек беспомощно смотрел, как они благоговейно складывают в чемодан одежду, учебники, бумаги, поднося прежде некоторые к губам. В комнате стояла тишина, почти не нарушаемая их легкими шагами.

— А о своих трех сестрах он вам рассказывал? — неожиданно спросила мать. — Когда они были малышками, он помогал мне за ними ухаживать. Ему очень нравилось их кормить. Иногда они кусали его за пальцы, он смеялся. Авинаш вам это рассказывал?

— Он все мне рассказывал.

Через несколько минут родители собрались уходить. Манек настоял на том, чтобы снести вниз чемодан, радуясь, что эти действия могут удержать его от рыданий. Благодарность стариков только усилила сознание того, как мало он может сделать, чтобы помочь им справиться с горем. Ему вспомнился первый день, когда на его пороге появился Авинаш с «Флитом». Они боролись с тараканами. Играли в чекерс [136] Чекерс — английские шашки, разновидность игры в шашки. . Рассказывали истории из своей жизни. А теперь он мертв.

Манек распрощался со стариками и направился в учебный корпус. И тут вдруг вспомнил, что шахматы так и остались у него. Он поспешил к воротам. Но родителей Авинаша нигде не было видно. «Какой же я дурак, — подумал он, — эти шахматы — бесценное воспоминание, они были бы им дороги. Ведь Авинаша наградили этими шахматами за победу на турнире».

Манек машинально повернул назад и снова оказался в холле общежития. Там он остановился и понял — шахматы каким-то образом надо вернуть родителям. Он почувствовал себя вором, лишившим несчастных утешения. Чем дольше он держит шахматы у себя, тем сильнее увеличивает их боль. Задача вернуть шахматы стала для него первоочередным делом, вопросом жизни и смерти. Он поднимался по лестнице, а слезы лились у него по щекам, вызвав любопытство у группы проходивших студентов. Кто-то свистнул и прокричал что-то неразборчивое. Потом послышалась песенка: «Не плачь, малыш; мама даст тебе кишмиш; а отец лукум подарит; бабка плов тебе наварит».