Вадим Прокофьев - Наш Артем

Над трусостью и глупостью обывателя впору было посмеяться, но когда буржуазные газеты подняли кампанию за выдачу русских эмигрантов царскому правительству, тут стало уже не до смеха. Но на защиту русских поднялись австралийские рабочие. Они пригрозили новой «всеобщей»… и кампания провалилась.

Позиции завоеваны. Но касса пуста. И союзу отказали в аренде помещения. Выручил случай: объявился кружок англичан, изъявивших желание изучать политическую экономию по Марксу. А русские известные марксисты, у них и учиться.

Какая-то двойственная и притом раздельно двойственная работа сознания живет в нем. Если он задумался, пусть даже и на работе, то руки и какая-то часть головы машинально продолжают делать свое дело, именно машинально. Чтобы выбраться из этого состояния, он должен или додумать все до конца, до донышка, или нужно, чтобы кто-то его толкнул, крикнул в ухо, а еще лучше — стукнул по плечу. Может быть, и правы друзья, которые считают, что эта раздвоенность возникла и окрепла в результате непонимания того, о чем говорят вокруг, непонимания языка. Возникла — возможно, но теперь он ведет себя точно так же и тогда, когда вокруг него говорят по-русски.

Совсем недавно, заряжая подрывные патроны, он думал, додумывал только что дочитанные ночью книги Толстого и Горького. Их прислала все та же милая, заботливая Екатерина Феликсовна Мечникова.

Руки машинально вставляли бикфордов шнур в патрон, а в голове слагались, мало этого, шлифовались фразы письма к Мечниковой, письма, которое он тем же вечерком и написал. Не письмо, а небольшой литературоведческий трактат.

И что удивительно, он ни в чем не ошибся на работе и ничего не изменил в письме, сложившемся в голове в то время, когда грохотали взрывы.

Да, нужно «додумать» и такую очевидную истину — где продолжать работу для добывания хлеба насущного? Во всяком случае, не на строительстве железной дороги в качестве подрывника.

Много работ сменил Артем за эти тяжелые годы «астралийского сиденья». Был лесорубом, задыхаясь от гнилых испарений австралийских джунглей, работал грузчиком в порту и тоже задыхался от… ненависти, наблюдая, как нещадно эксплуатируются беззащитные иммигранты австралийскими капиталистами.

Он добился-таки издания русской газеты «Эхо Австралии». Он нашел себя, став членом социалистической партии Австралии. И наконец, он даже как-то успокоился, очутившись в Брисбенской тюрьме.

Что ж, все закономерно. Он и его русские товарищи по союзу и партии активнейшим образом включились в жгучую борьбу за свободу слова. Что ни воскресенье — их можно было увидеть на самых людных перекрестках Брисбена. Разоблачая хваленые «чисто английские свободы», они на фактах показывали цену этой свободы слова, собраний, уважения к правам человека.

И главным оратором оказывался Том Сергеев.

Артем говорил о таком близком, больном, что уже слова не играли роли. Его понимали тысячи людей, окружавших оратора. А вот он их так и не мог понять. Поддакивали, размахивали кулаками, выкрикивали угрозы, но когда появились всего двое полицейских — расступились. И позволили блюстителям порядка арестовать Артема. Господи, ну как тут не вспомнить Россию-матушку… Полицейские Харькова от подобной толпы слушателей в щели бы забились, а если и нашлась бы парочка сумасшедших, решившихся схватить оратора, то кончилось бы это для них печально.

Итак, он в Брисбенской тюрьме «за устройство открытого воскресного митинга без полученного на то заранее разрешения».

Они стояли впятером, скованные попарно, и дожидались, пока дойдет очередь рассортировать их по камерам. Внимание Артема привлек арестант, видимо, уже порядочное время сидящий здесь. Он стоял по стойке «смирно» и, что самое забавное, отдавал надзирателю честь, прикладывая руку к бритой голове. Артем так и присел от смеха. Но он так и не успел распрямиться, как перед ним очутился надзиратель.

— Встать! Как стоите! Не знаете, что когда с вами разговаривают, сударь, вы должны отдавать честь!

— Нет, сударь, не знаю и знать не хочу. К вашему сведению, сударь, я русский, по русской традиции к «пустой голове руку не прикладывают», а если прикладывают, то тем самым салютуют, сударь, «пустой голове». — «Черт бы побрал этого «сударя», ну как ему по-английски перевести «пустую голову»?»

Нет, здесь узники не отсиживали определенные им судом сроки. Их наказывали, именно наказывали, но не поркой, такой примитивной, как где-нибудь в Акатуе. Впрочем, и в России имелись заплечных дел мастера, которые порку превращали в священнодействие. Например, в Николаевских исправительных ротах заключенных избивали бычьим кнутом, а потом истекающих кровью людей бросали в камеры, пол которых был сделан в виде конуса. Кровь стекала и… замерзала. В нее вмерзал и «исправляемый».