Вадим Прокофьев - Наш Артем

Но, как выяснилось, и хозяева, и гости превосходно понимают друг друга. Да и как не понять, ведь и те, и другие — горняки.

Когда спускались в забой, шахтный колодец оглашался разноязычными восклицаниями и единым на всех языках смехом. Конечно, показывать в подмосковных шахтах углекопам из Австралии нечего. Да они и сами это понимают. Для них не шахты главное — люди.

А советские люди им понравились, несмотря на то, что буквально на каждом шагу ставили своих гостей в тупик. Они не очень-то верили, что начальник всех шахт — сам бывший отбойщик, и, когда выдается свободная минута, он сбегает из своего управленческого кабинета, натягивает шахтерскую робу, берет фонарь, кирку — и в забой.

Дома и домишки шахтеров, покосившиеся, неухоженные, такие неприветливые снаружи, внутри были полны уюта, гостеприимства, какой-то особой душевной теплоты.

Шахтерские жены постарались. Где уж они в этот лютый, голодный год раздобыли сало, яйца, муку для пирогов, откуда на столах появились маринованные грибы — это их тайна.

Застолье грозило затянуться, Артем чувствовал, что уже устал. На его долю выпала нелегкая миссия переводчика. А ведь впереди еще очень трудный день в Туле.

Прощались с гостеприимными хозяевами по-русски. Трижды лобызались, долго трясли руки, американцы традиционно хлопали хозяев по плечу.

К Туле подъезжали в самое полуденное пекло. От раскаленных камней лучилось тепло, было душно и очень хотелось пить.

С Упы тянуло теплой сыростью, и над Тулой витало легкое марево.

Улицы города в дымке казались узкими и длинными, уходящими куда-то за горизонт.

Старенький, чахоточный автобус, дребезжа и подвывая, повез гостей в городской театр, куда уже стекались депутаты горсовета, гости с фабрик и заводов. Тульский кремль с его пятью сторожевыми башнями напоминал о древней истории города, начала которой не знали и ученые, о битвах, некогда гремевших здесь, и, как ни странно, о тульских всемирно известных самоварах и пряниках, на которых неизменно красовалось изображение кремля.

Но иностранные гости не ели тульских пряников, да и самовар был для них непостижимой машиной.

В театре духота. Артем заметил, что даже австралийцы сбросили пиджаки и готовы стянуть с себя галстуки.

После кратких приветствий на трибуну один за другим поднимались зарубежные делегаты. Артем действительно взмок, едва успевая переводить речи ораторов.

Но не в словах дело — в настроении. А оно было приподнятым и радушным. Чувствовалось, что каждое слово, сказанное от сердца, проникало в душу. Гости и хозяева желали друг другу счастья, нет, не того, которое покупается за деньги и материализуется в виде пухлой чековой книжки, счастье они понимали одинаково — оно в труде и борьбе. Разница лишь в том, что хозяева знали — они трудятся на себя, на благо своего народа, для гостей еще предстояло завоевать такое счастье. Значит, борьба, борьба за общее счастье.

Провожать делегатов пошли все, кто присутствовал в театре. Прохожие с удивлением останавливались, заметив небольшую, но дружную колонну, веселые, смеющиеся лица. Флагов не видно, и прохожие никак не могут вспомнить — какой же сегодня праздник? Впрочем, и не до праздников было в эти тяжелые, грозовые годы.

Аэровагон сразу же развил хорошую скорость. Близился вечер, а ведь предстояло проделать почти 200 километров. Инженер Абаковский, который сегодня сам вел свое детище, спешил, он знал, что ездить в темноте пока еще опасно. Многие стрелки попорчены, не работают семафоры, да и неспокойно на дорогах, говорят, пошаливают бандитские шайки, останавливают поезда, грабят. Правда, Абаковский плохо верит, что грабежи происходят так близко от столицы. Но, с другой стороны, и в Москве хватает налетчиков, а здесь пустынное полотно, редкие станции, глухие деревеньки.

Артем был немного встревожен, уж не перестарался ли Абаковский?

Прошел в рубку машиниста. Здесь рев мотора был столь оглушительным, что нечего было и думать о разговоре. Интересно все же, какая у них скорость? Абаковский понял Артема без слов, взял карандаш и на полях газеты написал «80». Конечно, это здорово, и инженера можно только поздравить, но не лучше ли вспомнить мудрую поговорку — тише едешь…

Вагон бросало из стороны в сторону, стоять было трудно. Гости прилипли к окнам, им хотелось петь, что-то кричать, размахивать руками. Обычное воздействие больших скоростей на человека. И они пели и кричали, но в гуле мотора звуки пропадали, и только смешно раскрывались рты.