Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Еще больше напугало меня признание в любви, сопровождающееся битьем посуды, расцарапками кожи на запястьях и глотанием снотворного. К тому времени я убедился в том, что парень не жилец. Я чувствую таких людей. Они как будто двухмерные, как бы не до конца прорисованные здесь и сейчас. И пахнут они по-другому.

В тот вечер я совершил ошибку, которую делали до меня и будут делать после: трахнул из жалости. Через полчаса осчастливленный Марк храпел на заляпанных свежими и уже побуревшими пятнами крови простынях — вены он резал не первый раз. На следующий день начался кошмар.

Влюбленная нежить принялась осложнять мне жизнь: пить, колоться по вечерам реланиумом, и просыпаться сиднокарбом. В мою будущую жену он запустил пепельницей, и в ответ был связан простынями — она работала медсестрой в дурке, и пепельницей ее было не испугать. Если ночью я отказывал ему в товарищеском сексе, то утро начиналось с того, что перед моим носом разбивалась тарелка с яичницей.

Примерно раз в два дня Марк пытался утопиться в ванне, предварительно распилив себе вены. Акт утопления сопровождался записочкой о том, что помер он от греховной, и к тому же неразделенной страсти. Я вздыхал, снимал дверь ванной с петель, вынимал из ванны склизкое бесчувственное мясо, сваливал его кучей в углу и уезжал пить в ночь. Записочки коллекционировал, что-то мне подсказывало, что они еще пригодятся.

Поняв, что кроме пьяного мата от меня ничего не добиться, Марк сменил тактику и закатил мне феерическую истерику на общежитской кухне, доставив много радости соседям.

Я втолкнул окончательно потерявшего мозг соседа в комнату, и совершенно спокойно сказал: Ты. Мне. Противен.

Он впервые не стал выть и кататься по полу. Отвернувшись к окну, я ждал, когда за ним захлопнется дверь, зная, что она — захлопнется. Больше я его не видел. Записочки пригодились для вручения в подарок уголовному розыску: разбудившие меня следующим утром Жопа и Моль сообщили, что Марк бросился под грузовик. Родных у него не было, и хоронили его вскладчину.

Я никак не могу вспомнить его лицо. Я не вспомнил бы и его самого, и ту зиму 94-го, если бы не найденная при разборе старого хлама подаренная им тюбетейка.

- Закончена регистрация на рейс Санкт-Петербург-КалининграД. Просим пассажиров пройти на посадку в сектор С.

Сколько себя помню, я всегда — уезжал. Подходя к вокзалу, чувствовал запах вагонного кокса, и организм выбрасывал в кровь радостное предчувствие отъезда. Окончание каждого жизненного периода логично оформлялось сменой города. Закончилось детство — и Кишинев сменился Калининградом, юность на моих контурных картах отмечена Питером. Входя с Невского в станцию метро «Маяковская» юношей, вышел уже из московской одноименной станции молодым мужчиной.

И, встретив в Москве зрелость, поймал себя на том, что теперь предвкушаю не отъезды, а недолгие возвращения. В Питер, Калининград, Кишинев.

Солнце вошло в зенит. У меня — полдень. Тени исчезли.

— Перед вами открыты все пути!

Марк Семенович Кац расхаживал перед пахнущими табаком и потом девятиклассниками. Сквозь брюки югославского костюма выпирали огромные, скульптурного вида яйца. Собственно, ради этой загадки природы я и ходил на теоретические занятия Учебно-Производственного Комбината, а если проще — УПК. Выше марковых мудей взгляд мой не поднимался.

— Вы можете стать слесарем, а можете — токарем! — Марк Семенович гордо оглядел подростков.

Сообразив, что иных сюжетных линий он просто не предполагает, я откинул со лба пергидролевые лохмы и громко, непристойно заржал.

— Немедленно выйди вон! — Кац гневно топнул довольно упитанной ногой. Яйца подпрыгнули.

Я вышел, провожаемый завистливыми взглядами одноклассников. Им предстояло еще два часа слушать об особенностях сборки компостеров — именно этим мы и занимались один день в неделю, неплохо экономя заводу фонд заработной платы.

Нас учили трудиться, беря пример со старших товарищей — мастеров участка. Старшие товарищи подавали достойный пример — одно только зрелище пьяного такелажника вызывало отчаянное желание получить высшее образование, а носящиеся в воздухе «пиздокваки с ушами» и «пёзды хохотливые» конкретизировали: высшее филологическое.

Я и Витька Баринов ковырялись в промасленных дырчатых пластинах усердней других. Ничто так не увлекает юных романтиков, как саботаж. А мы занимались именно саботажем: вместо утвержденной инструкцией комбинации гвоздиков, в дырочках выкладывались вполне отчетливые полукружие, палочка, полукружие. Член. olo. 8===о. Елда. Дамский клюв. Херака. Завод очень расширил нашу инвективную лексику.