Валентин Крючков - На крутом переломе

Ольга жила в двухкомнатной квартире. На третьем этаже высотного дома. Квартира метров за тридцать, со вкусом обставлена. Вот что значит женщина дома. Порядок и чистота. И как-то все располагает к отдыху.

— Снимайте костюм, рубашку и примите душ. А я тем временем займусь чаем.

Никанорову в чужой квартире, у другой женщины сразу понравилось: ухоженное, отглаженное. И это ему импонировало, как и сама хозяйка. Хотя где-то в глубине души холодок сожаления и даже опасения все еще оставался. Но вот струи теплой воды ударили в грудь, хлестнули в лицо, и он сразу обо всех своих опасениях позабыл. После горячей Никаноров включил холодную. Потом снова горячую. Неоднократное чередование свое дело сделало: Никаноров почувствовал, что в его сознании появилось просветление. И обрадовался этому, как выполнению плана в конце месяца, когда шансы на это были так ничтожно малы, что будет дальше — представить затруднялся.

Неторопливо собрался, причесался и тут, посмотрев в отпотевшее зеркало, заметил, что глаза у него красные. Еще чего не хватало, недовольно подумал он. И несколько раз подышал в полотенце, потом плотно прикладывал его к лицу, к глазам. Повторив эту процедуру несколько раз, он заметил, что краснота наконец-то исчезла. Осмотрев себя в зеркало, Никаноров заметил, что мужик он еще ничего. Крепкий. Я, наверное, долго торчу в этой ванной? Надо торопиться.

— А вот и мы! — Он осторожно прошел на кухню, откуда резко пробивался аромат хорошо заваренного чая. Цейлонский или индийский? Пожалуй, смесь.

Ольга была в шелковом халате, плотно облегавшем ее ладную фигуру. Никаноров обратил внимание, что отвороты халата выходили на плечи, раскрывая тугие груди. Он и не хотел, и не мог совладать с собой, поэтому то и дело поглядывал на них украдкой, думая, как же ловко она придумала эту зазывалку-соблазнительницу.

На столе в хрустальных вазочках стояли галеты, зефир. Сахарница и раскрытая коробка шоколадных конфет. Варенье из смородины.

Пили маленькими чашками. После четвертой Никаноров почувствовал, что хочется растянуться на диване, полежать немного. Но ему предложили только кресло.

Говорить самому не хотелось. Ему было приятно слушать как говорит Ольга. Не важно что, важно как: тепло и душевно. И глаза просветленные. А в зрачках любопытство и ожидание. Я, подумал Никаноров, тоже жду. Чем же закончится наша неожиданная встреча? И тут он вынужден был признаться — уходить, вот так, встав, и к двери — ему не хотелось. А ночевать никто не предлагал, да и нельзя ночевать-то. Интересно, в чем заключается это среднее между «не хочу» и «нельзя»?

Ольга говорила о работе, которая ей нравилась. А мысли Никанорова все больше и больше сходились на этом среднем. Какое же оно это среднее? Как оно будет? А ведь будет! У нее и телефон есть. И никто не звонит. И хорошо. Значит, не избалована. Хотя внимание ей мужчины, безусловно, оказывают. Внимание должен оказать и я. А как оказать ей это внимание?

Ольга сидела напротив, на широкой тахте, укрытой ковром, который спускался сверху, от самого потолка, по стене и едва не касался пола. А костюм мой висит в прихожей. Сейчас я встану и скажу, что мне пора. Она тоже встанет. И мы будем близко друг к другу. Лицом к лицу. И я посмотрю ей в глаза. Если в них не увижу холодка, отчужденности, тогда… Хорошо, чтобы холодка не было. Неужели это возможно? Почему нет? Почему? Ведь кому-то все дозволено. Что я — хуже других? Я, наверное, хуже. Плохой ухажер. Только слушаю. А надо бы и самому говорить, стараться показать свою эрудицию. Зачем эта эрудиция? Сейчас не до нее. В голове какой-то шум. Легкая, приглушенная музыка и душевное воркование Ольги настраивают на другую волну, а не на эрудицию.

Никаноров встал. И следом за ним — Ольга. Он протянул к ней руки, взял за плечи и сказал.

— Спасибо за вечер. Если откровенно, мне не хочется от вас уходить. — И посмотрел ей близко, почти в упор в глаза. В них он заметил тревогу и ожидание. И когда она сказала: «Я вас не гоню», — Никаноров прижал Ольгу к себе и поцеловал.

С этого вечера начались их встречи.

Однажды, возвращаясь от нее глубоким вечером, Никаноров, выходя из прихожей и закрывая за собой дверь на площадке, нос к носу столкнулся с Шофером Каранатова.

От неожиданности даже вздрогнул. Поздоровались и разошлись. Значит, он живет в этом доме. И тут Никаноров почувствовал, что ему стало жарко. «Шофер может выследить и высчитать, к кому я хожу, и от кого так поздно возвращаюсь? А если скажет об этом Каранатову? Каранатов обрадуется. Такой повод рассчитаться за Кудрина он не упустит. Ведь до сих пор обиды за него не простил. Ищет случая. Хотя с Каранатовым встречаемся редко, но это его желание чувствуется во всем поведении. Совсем недавно едва не дошло «до ножей».