Валентин Крючков - На крутом переломе

В памяти Никанорова всплыл тот вечер, когда он пришел — в кои-то годы — до программы «Время».

— Папа, ты у нас сегодня «до того». — Вадим улыбнулся. — Всегда бы так. Садись с нами чай пить.

За столом восседали четверо: Вадим во главе стола, затем Олег Фанфаронов, несколько поодаль Борис и Люба. На столе виднелись остатки ужина. В руках у Любы была гитара. Ее голос Никаноров услышал еще в прихожей, когда раздевался. Поздоровавшись, он заметил, как смутилась и тут же прекратила свое выступление Люба. «В отца она. Он тоже здорово поет и играет. Гены передаются. Борис — тоже в меня. В математике смекает — дай бог каждому». И тут он почувствовал, что сразу не вписался в их круг. Да разве возможно с корабля на бал? А почему бы не попробовать, если хочется быть своим человеком для своих детей? На своем корабле.

— Разрешите мне? — Вместо чая, предложенного ему Вадимом, Никаноров попросил у Любы гитару. — Я ваших песен, что там скрывать, не знаю. У каждой эпохи, у каждого поколения свои песни. Я вам сыграю ту, которая согревала нас в нелегкие годы службы. Мы служили долго — пять лет. И полюбили эту песню. «Раскинулось море широко». Исполняет Тимофей Никаноров. Участник ансамбля песни и пляски корабля «Российского».

Когда Никаноров закончил петь, Люба захлопала в ладоши, восклицая:

— А вы скрывали, что у вашего отца такой талант! Прекрасно! — И это его выступление подкупило Любу. И все стали пить чай, и вот теперь — такой финал. Видимо, Люба совершила такое, чего Борис не мог ей простить. Выходит, она изменила ему? Может, разлюбила? Да, что ни думай, а всяких «может», очень много. И остается лишь предполагать, что? Да теперь разве в этом дело? Все уже свершилось. И назад не воротишь. И квартира у нас обезлюдела. В ней не стало тепла, уюта. И чего-то такого, без чего жить невыносимо тягостно. И в самом деле, выпить что ли с горя? Зайду-ка в кабачок, что в квартале от дома. Посижу там малость. Прав был коллега, напрасно к ним не присоединился. Что-то давно так тяжело не было.

Никаноров расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, распахнул костюм и прошелся немного по набережной, постоял у волжской лестницы, невольно подумал, что какая-то она незавершенная, особенно внизу. А чем ее завершить. Наверное, есть люди, которые отвечают за это. Люди есть. Но у них, видимо, руки до этого не доходят. А собственно, какое мне дело, рассуждал Никаноров, и пошел к остановке такси.

В ресторане, как ни в чем не бывало, сидели люди, курили, пили, одни танцевали, другие разговаривали. С трудом он нашел одно место, неподалеку от оркестра. Но там очень шумно. А может, и хорошо? В голове ничего не останется, кроме модного грохота. А нет ли более укромного местечка? Наверняка, есть. А зачем усложнять себе отдых. Ведь и за этим столиком тоже люди. Однако они сидят и говорят в общем зале, в общем грохоте, что всех ставит в равное положение, и невольно сближает. Попросив разрешения, Никаноров сел и почувствовал, как гудят у него ноги. Ему стало так приятно сидеть, что он даже забыл о вокально-инструментальном ансамбле. Что заказать? Пожалуй, селедочку с луком. Салат мясной и цыпленка табака. Давно не ел. А выпить? Водки. А на концовку — чай с лимоном. Говорят, у русских не принято пить одному? Кто сказал? Это ерунда. Ну, почему не выпить, если в кои-то веки желание появилось? А не все ли равно: одному или вдвоем, или с кем-то еще. На то и ресторан, чтобы человек не чувствовал себя одиноким. «Только бы телефон был». Откуда появилась эта дурацкая фраза? Может, я познакомиться хочу? Ведь никто не знает истинных моих намерений? Посижу, как и десятки других, может, более значительных, чем я, людей, выпью, поем, а там и домой. На то и ресторан, чтобы в нем человек отдыхал. Мы никогда почти не отдыхаем в них. У нас и не принято, тем более семьями, как это делают на западе. Там и обедают в ресторанах. Семьями. Попробуй — собери нашу семью? Меня дома никогда не застать. И ресторан у нас, в основном, для событий. Для изрядной выпивки. Только бы кто знакомый не встретился. А впрочем, что я — не имею права? — Никаноров даже выпрямился. — Да и что мне будет, если узнают, что я сидел в ресторане? Коммунист, побывавший в ресторане, как у нас принято считать, аморален. Выходит, рестораны у нас не для всех? Только для беспартийных и членов профсоюзов? Короче, как ни фантазируй, а когда дело дойдет до парткома, накажут. Ведь были же случаи, когда учителей на селе за то, что они держали коров, другую живность, исключали из партии по сложившейся формулировке: хозяйственное обрастание. Теперь мы удивляемся: за что? У нас часто так и бывает, что наказывают именно ни за что! И все свободы и права, предоставляемые Конституцией, оказываются лишь на бумаге. Растопчут и пикнуть не успеешь. Долго же Борис у меня не выходит из головы. А вот и заказ появился.