Валентин Крючков - На крутом переломе

— Про линии, разве не ты накапал?

— Чего мне капать. Я и на бюро уже сказал об этом. На партсобрании в корпусе. Вы, кстати, цеховую парторганизацию особо не жалуете. А нашу инициативу работать на один наряд бюро поддержало. Вот данные за неделю. — Осипов вынул из кармана сложенную пополам табельную карточку: — Полторы тонны плюс. Неплохая прибавка участку.

— Я разве против? Работайте на здоровье. Но с директором — чтоб никаких шашней.

Осипова возмутило такое обращение с ним Фанфаронова. Он напрягся, сжал губы, потом подошел на шаг к нему и зло, резко заговорил:

— Вы неисправимы, Кузьма Васильевич. Хамство в крови у вас. Но я не привык к этому. И разъясняю: шашни разводят склочные бабы. Вы куда идете?

Увидев, как развернулись плечи Осипова, Фанфаронов испугался:

— В контору, к энергетику.

— Лучше, если вы поторопитесь. А то за «шашни» у меня такое желание тряхнуть стариной. — Осипов сделал шаг к Фанфаронову и тот сразу отскочил назад.

Удаляясь, Фанфаронов думал, как наиболее чувствительно проучить этого «зазнайку»? А проучить надо.

Когда начальник корпуса ушел, Осипов проверил детали, вытер руки ветошью, потом бросил ее в железный ящик для отходов и глубоко задумался. А в принципе: что мне плохого он сделал? Я и директору говорил, дескать, Фанфаронов, хотя и грубый, но в целом мужик неплохой. Исполнительный. Старательный. Уж если что припрет, то из корпуса не уйдет смену, сутки. А у Никанорова свое возражение: «Неплохой мужик — для корпуса этого мало. Надо быть еще и хорошим руководителем. Сейчас мало простой исполнительности. Нужны деловые качества, компетентность, чувство нового, инициатива, готовность брать ответственность на себя». Вон сколько всего нужно. Видимо, и в самом деле лучше оставаться простым рабочим. И зачем я только учился? А ведь и учиться уговаривал меня Фанфаронов. Тогда модно было учиться. Построили свой техникум — в него мощным потоком ринулись многие. Голод был на специалистов, на руководителей, особенно среднего звена. Это теперь их наштамповали. Даже с излишком. Мастер после техникума уже не стал так почетен. Цена его заметно поубавилась. И правильно я сделал, — думал Осипов, — что не пошел работать мастером. Хотя Фанфаронов уговаривал. Может, и к лучшему. Производство знаю не хуже любого мастера. Они сами, особенно новенькие, всегда советоваться ходят. И даже Фанфаронов. Не без цели, а чтоб узнать мнение. Вообще, он всегда с уважением ко мне относился, помогал, если была в том надобность. А когда Андрея в больницу положили — ведь это страшно представить.

Осипов вспомнил о том, как в четырнадцать лет у его сына обнаружилась страшная болезнь — коарктация аорты. Или по-народному — порок сердца. Проявилась она не сразу. К этому времени Андрей заметно сник: совсем не стал бегать, меньше гулять, а больше дома находился. Вялый, инертный, он менялся на глазах. И когда поинтересовались: в чем дело? Впервые пожаловался на сердце. Пошли проверять — коарктация аорты. Без операции не обойтись. Вот тут Фанфаронов, сам Кузьма Васильевич, больше всех помог: устроил в клинику Тузова, известного «сердечника», с сыном которого учился в школе. Операцию делал сам академик Тузов — гордость города, всей области, и вообще именитый в стране медик. Он является вторым отцом Андрея. Конечно, Фанфаронов и по другим вопросам помогал, что и говорить — никогда не отказывал. И на ВДНХ он отстаивал. И участок для сада выхлопотал. И квартиру двухкомнатную. А теперь Андрей — отец двоих детей. Поэтому Осипов и прощал Фанфаронову многие его выходки. Другие не прощают. Посылают его подальше. Однако Кузьма Васильевич неисправим. Это беда его. Грубости в нем, пожалуй, не меньше, чем и напористости. А на днях принялся наводить порядок в столовой. Взял за шиворот слесаря шиха, участника войны.

Давно не срывался Кузьма Васильевич. И вот опять не сдержался. Теперь, наверное, и сам казнится. Скандал на весь корпус.

Каждый получает то, что заслуживает. Фанфаронов и Никаноров. Два больших человека, а какие они разные? Наш, в случае чего, сразу весь закипает и кидается, сломя голову, в бой. Шумливый, напористый. Никаноров, напротив, внешне совсем спокоен. Кажется, ничто не может вывести его из себя. Однако «мягко стелет — жестко спать». И скажет, вроде, негромко, обычным голосом, а в нем за километр металл слышится, и не хочешь, да сделаешь. А говорит всегда весомо, убедительно, каждое слово к месту, в самый аккурат. И что это я, — подумал Осипов. — Как в той песне. «Тихо сам с собою, тихо сам с собою я веду беседу». Беседа беседой, работать надо. План есть план.