Валентин Крючков - На крутом переломе

Оба молчали.

«Почему он сунул листовку в карман? — думал Никаноров. — А спросить, чтоб отдал — неудобно. Скажет, у вас их целый бардачок. Да это его дело. Может, показать кому-то захочет. Мне какое дело. Надо поднажать, а то мы с разговорами совсем скорость потеряли. Да и родители заждались».

В это же время, ожидая их, действительно занервничали родители.

— Чтой-то долго не едут. Пойду-ка, мать, встречу. По времени вот-вот должны появиться. Не разминемся! Я с ними и подъеду.

Никаноров-старший суетливо вышел на улицу, важно пошагал, пуская густые клубы дыма и сплевывая махорку. Предупрежденный телефонным звонком от сына, к приезду гостей он готовился изо всех сил, хотел, чтоб все получилось наилучше. Пусть знают наших, и уверенно вышагивал по центральной улице села, со всеми охотно здороваясь и с гордостью поясняя, что идет встречать сына, который, на своей машине, должен подъехать с минуты на минуту.

Рассказывая, он и не заметил, как неслышно появилась машина. Осторожно притормаживая, чтоб не поднять столб пыли, она остановилась возле толпы. Потом, немного погодя, раскрылась дверка и, полный радостных чувств Никаноров-старший нырнул в кабину, на переднее, рядом с сыном сиденье, поздоровался со спутником. Расспросил, как доехали и почему задержались, сказал, что дома к их встрече все готово.

Когда прошли в избу, Никаноров про себя отметил, что после гибели Бориса отец сдал, даже ростом меньше стал. Он уже не выделялся рядом с матерью так, как это было раньше. Ну, а мать, — та согнулась еще больше.

Оглядывая ухоженную комнату, Пальцев обратил внимание на фотографии, выполненные профессионалом, которые занимали почти всю стену.

— Какой мощный парень! Какая фигура! Красавец! Это не вы ли в молодости? — обратился он к Никанорову-старшему.

— Похож. Это верно. Но не я. Это внук мой — Борис Тимофеевич Никаноров. Мастер спорта. По боксу.

— Ваш сын, Тимофей Александрович?

— Да.

— Где он сейчас? Служит в армии или отрабатывает по направлению?

— Погиб. В Афганистане.

— Извините, не знал. Такое несчастье, — Пальцев посмотрел на Никаноровых, искренне сожалея о постигшем их горе.

Наступило молчание.

Видя, что встреча приняла не тот оборот и уходила от намеченного плана, Никаноров-старший предложил:

— Думаю, с дорожки не грех попариться. Баньку я подготовил.

— Баня — это неплохо! — согласился Пальцев. — Но, прежде всего, о деле. Хочу своими глазами увидеть. Такой характер. Как, Александр Тимофеевич, просьба моя?

— И сумневаться нечего. Все в наилучшем виде. Пойдемте, покажу.

— С удовольствием. Не зря говорят, лучше один раз увидеть, чем несколько услышать.

Вскоре они вернулись, и Никаноров, говоривший с матерью о Марине, и о том, почему не приехал Вадим, увидел, как на лице Пальцева появилась и не сходила благостная улыбка.

— Хорош медок! Ничего не скажешь. А душистый — словно все запахи трав с поля собрал. Банку откроешь — отходить не хочется. Шеф доволен будет.

— Мед-медом, а теперь пора в баню. — Никаноров-старший повел всех за собой.

Часа через два, распаренные, посвежевшие сидели за большим столом в самой главной для гостей комнате и ужинали.

— Грибки ешьте. Картошку мать постаралась нажарить. Как-то по-своему. Со сметаной. Очень вкусно. Умелица. Мед со свежими огурцами. Тоже вкусно, — угощал Никаноров-старший. — Вы не стесняйтесь и не бойтесь. Здесь все натуральное. Свое, без нитратов. Мясо, масло, сметана, яйца, картошка. Хотя мы вдвоем живем, и годы уже не те, а коровку держим. Да овец около дюжины. Курочек десятка два.

— Это прекрасно! — Пальцев все больше и больше влюблялся в отца Никанорова, где-то втайне решив про него написать. Наглядный пример. Особенно для молодежи. Да и остальным тоже. — А вслух сказал: — Не понимаю, как жить в деревне и не держать ни одной головы скота и птицы? Ведь в этом вся сила хозяйства, его выживаемость. У меня отец и мать тоже живут в деревне и хозяйство ведут большое. Не я им, а они мне помогают. Мяском, маслом, картошкой. Да государству сдают. Крепко стоят на земле.

— А как же! — согласился Никаноров-старший. — Без живности ты и не крестьянин. Не настоящий. Именно с буренкой и куренками он сильнее. Случись что, не только себя прокормит. Это как дважды два. А вот на тебе — бегут люди из деревни. Как раньше напугали — до сих пор испуг не проходит. Сейчас, по идее, в деревню бежать надо. Главный вопрос жизни здесь решается.