Валентин Крючков - На крутом переломе

— А в чем ваша вина? — спросила Ольга.

— Вина моя в том, что своим выступлением в газете оказал давление на суд. И хотя вменяемое Микетину преступление, оцененное в тысячу рублей, уменьшилось чуть ли не наполовину, наш советский, самый демократический и справедливый суд определил максимум: десять лет.

— А в чем заключалось давление на суд? — поинтересовалась Ольга. — В газетах полно таких материалов.

— Вот именно: полно! Вина моя в том, что опубликовал статью до вынесения приговора Микетину судом. Я «установил» виновность человека, сформировал общественное мнение. Я нарушил Конституцию. Виновность человека у нас определяет суд. Но меня очень просили дать статью два человека. — Пальцев умолк. Задумался. Видимо, решал: стоит ли называть их, или нет?

— Кто же такие? — спросил Никаноров.

— Начальник УВД и заместитель прокурора области. Я с ними был свой человек. Они упрашивали меня: «Ведь все и вся подтвердилось». И успокаивали: «Не бойтесь. У Микетина сумма не такая, чтобы за нее дали максимум. Годика четыре схлопочет. Это по-божески». Как видите, уговорили.

— Что, судья перестраховался? — спросила Ольга. Слушая, она раскраснелась, глаза ее заблестели.

— Выходит так. Он исходил из того, что было уже создано мнение общественности. Нашей газетой подготовлено… К тому же судья знал мнение и первого. При определении срока судья принял это к сведению. Газете ответ давать будет обком партии. А первый тоже имел свою точку зрения на происходящее, что тоже сыграло свою роль. Давайте еще выпьем? По чашечке кофе? Пожалуйста.

Пальцев, побледневший, налил всем кофе, предлагая сгущенку или сахар. Сам тоже пил с наслаждением.

— Может, выйдем погулять? — предложил Никаноров.

— Можно. Но через некоторое время. Позвольте мне уж до конца излить душу? — попросил Пальцев.

— Мы согласны, — Ольга удобней устроилась в кресле.

— Вот и хорошо. А началось все с письма, — Пальцев вытянул ноги и принялся делиться тем, что у него наболело. И о чем никто никогда больше не узнает. — Так вот. Получил я одно письмо. Весьма любопытное. О том, что при дознании допускаются недозволенные приемы.

— Неужели бьют? — удивилась Ольга.

— Да, наблюдается и такое. В практике нашей милиции имеются случаи, когда требуемые показания выжимают силой. Вот такое письмо пришло на корпункт. И на нем подпись конкретного человека. Письмо попало «оттуда»! Меня оно очень заинтересовало. Ведь «оттуда»! Неспроста, значит. Писал бывший шофер бывшего директора спиртзавода. Он жаловался на то, что начальник УВД запугивал его. Сам вел допрос. Он, дескать, сказал, что если не скажу всю правду про директора, то сгноит в тюрьме и меня, и всю мою семью. Я отказался наговаривать. Потом меня били. Подсаживали ко мне каких-то типов. Что они со мной делали! Я теперь сидеть не могу. Неужели это в нашем социалистическом обществе? Неужели это наша, самая гуманная советская милиция? Помогите, Христа ради, спастись от произвола. Так я познакомился с новым начальником управления внутренних дел Юрием Петровичем Устаркиным. Понятно, что он забеспокоился. И на все мои просьбы реагировал мгновенно. Я попросил, чтобы встретились четверо: я, шофер, начальник УВД и прокурор области. Такая встреча состоялась. И что вы думаете?

— Все подтвердилось! — высказала предположение Ольга.

— Увы, — продолжал Пальцев. — Шофер отказался от своего письма. Потом суд. И на суде шофер опять выступил с обвинением в адрес Устаркина. Обвинение прозвучало столь убедительно, что суд вынужден был прервать заседание до выяснения особых обстоятельств. Через три дня суд возобновил работу. Шофер отказался от своих показаний. И все стало на круги своя. Но где-то прошел слушок, что Устаркин сам приезжал к шоферу в камеру.

— Про Устаркина много всего говорят, — начал Никаноров.

— Порядок в области навел. Разных дел завел столько, что люди заговорили: а куда смотрели раньше? Правда все это?

— Да, — отвечал Пальцев, — он раскрутил машину на полную катушку. Как-то, в откровении со мной сказал: «Я человек в области новый. Меня пока никто не знает. Но скоро узнают все». Как видите, слов на ветер не бросал. Его узнали.

— А что он сделал? — Ольга восхищенными глазами смотрела на Пальцева.

— Устаркин оказался настоящим сыщиком. Он накрыл самые злачные, наиболее соблазнительные и доступные для правонарушений места: спиртзаводы, мясокомбинаты, все «огненные точки» общепита и торговли — столовые, магазины, ларьки и «чапки» по продаже пива. Дел получилось много: Богородское — директор кожевенного завода был замешан в подпольной организации сбыта кожи. Рассказывают, что у его дома, он жил в частном доме, стояла под крышей бочка. Обыкновенная железная бочка. В нее стекала дождевая вода. Все это видели. А оказалось, что вода в бочку не попадает. В ней он держал спирт. Московское дело — директор пищеторга обвинялся во взяточничестве. Дело по спиртзаводу. Здесь целый список. Дело по начальнику общественного питания. И ее заму. Эти две бабенки одна одной стоят. Интересно они вели себя на суде. Зама спрашивают: «Почему вы стали сожительствовать с проверяющим?» — «Начальница велела». — «Сколько вы с ним жили?» — «Все время, пока длилась проверка».