— Есть правда на земле! Развелось вас, бюрократов, на нашу голову!
К счастью, Влас стянул у нас из супа курицу, и несколько дней мы жили спокойно. Я на радостях починил соседке электрический утюг, переменил шарниры у шкафа, в воскресенье сделал проводку для радио.
Архип распевал вовсю!
По вечерам он купался. Сначала он прыгал вокруг тарелки, потом садился на край и — в воду. Замрет и — давай трепыхаться.
Пусть вместе с клеткой он стоит всего одиннадцать рублей, жить в его компании было веселее. И мы жалели грустного продавца, который испугался злых людей и расстался со своим счастьем.
Анастасия Емельяновна купила репродуктор. Ну, думаем, будет она теперь слушать радио и… Репродуктор гудел от напряжения. Архип забился в угол.
На кухне начался трам-тарарам. Соседка кричала:
— Подумаешь, образованные! Нарочно кастрюлю не закрыли, чтоб кот ихнюю курицу унюхал! Я знаю, сейчас они насчет радио зажалуются! А что, мне и радио послушать нельзя!
Первой не выдержала мама Надя, сказала:
— Я так не могу. У меня голова заболела.
— Надо сшить шапки с большими ухами, — прошептал Ленька, — и уши закрыть. Пусть себе кричит, а мы ничего не слышим.
Домоуправляющий посоветовал:
— В таких случаях лучше отступать. Сдайте вы свою птицу в зверинец.
Терпели.
Но жалко было Архипа, который даже есть перестал. Решили мы его выпустить.
— Куда же он зимой полетит? — заплакал Ленька.
Мама Надя прикрикнула на него, он заревел еще громче, я рассердился на маму Надю и выскочил из комнаты.
— Послушайте, — ласково, сквозь зубы сказал я Анастасии Емельяновне, — давайте перестанем. Пожалейте нас. Что мы вам плохого сделали?
Презрительно посмотрев на меня, соседка закричала:
— Я издеваться над собой не позволю! Думаете, если у вас образование…
Схватил я пустую трехлитровую банку и трахнул ее об пол. Влас со страху вспрыгнул на стол, и оттуда полетели миски и тарелки.
— Я тебе покажу! — кричал я. — Окна перебью! Ноги переломаю! Все провода оборву!
Что со мной приключилось, до сих пор не понимаю.
Тишина.
Слышу — запел Архип, сначала тихо-тихо, а затем все громче и радостней.
Анастасия Емельяновна посмотрела на меня с уважением и стала подметать пол.
— Опять ты обидел ее? — спросил я Леньку. — Выпороть тебя не мешало бы за такие дела.
Ленька ответил:
— Детей бить нельзя. Вчера по радио передавали.
Он стоял передо мной, опустив круглую, наголо остриженную голову, и время от времени проводил руками за резинкой своих грязных, бывших когда-то желтыми трусиков. Делал он так не потому, что они спадали, а, наоборот, потому что резинка была тугой. Утром мама Надя советовала ему надеть другие трусики, иначе живот заболит, но Ленька упрямо заявил:
— Замечательные трусики, а резинка у них слабая. И живот у меня, будь спокоен, закаленный.
Теперь живот его был в красных вдавленных полосах, будто его бечевками стягивали. Лицо у Леньки вымазано сажей — это он играл в негра.
Мама Надя воскликнула:
— Ведь вчера только ты дал слово вести себя хорошо!
Ленька и пришел ко мне жаловаться.
— Зачем ты обидел ее своим отвратительным поведением? — спросил я.
— Она говорит, что у меня твой характер, — с гордостью ответил сын и, понизив голос, добавил: — Она все равно меня любит. И тебя тоже.
— Ты думаешь, что тебе не попадет?
— Может быть, попадет, — согласился Ленька, — но она все равно нас любит.
Ему попало и здорово. Во-первых, его не отпустили бросать гальки в Каму, во-вторых, вымыли горячей водой, в-третьих, сказали, что в ближайшее время, вплоть до особого распоряжения он не получит ни одной мороженки.
Сейчас Ленька был чистенький, свеженький и притихший.
— А вот на крышу вылезу, — спросил он, — попадет?
Я кивнул.
— А она меня все равно любит.
Ленька был прав. Мама Надя любила нас и прощала нам все. Иногда, правда, нам доставалось, но в конце концов мы получали прощение. И мы всегда думали: простит! Не выгонит же она нас из дому! Куда она без нас денется? Кому в воскресенье будет пирожки стряпать?
Но в этот день мама Надя, видимо, решила доказать нам, что ее терпению и любви пришел самый настоящий конец.
Днем мы с Ленькой, убедившись, что она спит и ничего не слышит, вылезли через окно на крышу (что нам было строжайше запрещено). Такую мы увидели красоту, что забыли обо всем.
Хлопнули створки окна, и раздался спокойный голос мамы Нади:
Читать дальше