Григорий Луч - И мы солдаты...

— Ну и дела из-за горбушки, — произнес наконец Лариван, стараясь не показать, что он тоже взволнован рассказом Марьиванны. — Война когда была, а сейчас ешь и пей чего хочешь, были б только денежки… — Он вызывающе позвенел мелочью в кармане: — Хотите, я вам всем конфеты куплю, чтобы не плакали?

— Замолчи, — оборвала его Санюк, та самая, которая еще недавно громче всех радовалась его кривлянию. — Дурак!

— Что ты сказала?!

Лариван замахнулся было на девочку портфелем, но почему-то не ударил, схватил свою кепку с оторванным козырьком и выбежал из класса. Ребята видели из окна, как он пулей вылетел из школы и, несмотря на проливной дождь, ринулся на улицу. Ему все равно: лужа ли, грязь ли, травка ли. Ботинки его покрылись глиной, из-под ног брызжет вода, штаны по колено в грязи.

Пыхтит, спешит куда-то Лариван. Кто знает: то ли быстрее хочет прийти домой, то ли по другой причине… В левой руке держит кепку, в правой — портфель. Размахивает ими, будто гребет. И все время почему-то оглядывается.

Класс постепенно пустел. У деревенских ребят всегда много дел: надо не только сделать уроки и посмотреть телевизор, но еще и пригнать корову, покормить гусей и наколоть дрова — в общем, работы хватает. А ведь еще надо и в клуб успеть: сегодня там идет хороший фильм — «Бесприданница».

Санюк немного задержалась после уроков: ей надо было дописать письмо в Венгрию. Их класс переписывается со сверстниками из одной венгерской деревушки с длинным и смешным названием Кукушмакушмакаракуш. Письма от имени кукушмакушмакаракушских ребят пишет мальчик по имени Акош, а от имени шестого «А» — Сашок, которую выбрали на эту должность за необыкновенный почерк, похожий на мелкие бусы. Между прочим, этот Акош уже дважды предлагал ей обменяться фотографиями, но председатель совета отряда Ванюк Иванов выступил на совете против этого, как он сказал, «использования служебного положения в личных целях». «Такой уж он принципиальный, просто сил нет», — вздохнула, вспомнив об этом, Санюк. Вот и сегодня, не подними он шума из-за горбушки, и ничего бы не было. И Марьиванна бы не расстроилась, и она бы не обидела Ларивана, назвав его «дураком», тем более что он вовсе не дурак.

Больше всего на свете Санюк не любила, когда кого-нибудь обижают, даже если этот человек неправ, а тут сама нанесла оскорбление. Не дай бог, мама узнает: она всегда внушает ей, что женщина должна почитать мужчину. Сама она никогда не перечит отцу, хотя тот бывает иногда таким грубым… Люди говорят, это оттого, что мама любит отца, но неужели любовь — это когда человеку прощают все?

— Что? Какая любовь?

Санюк, вздрогнув, обернулась и увидела, что не одна в классе: здесь, оказывается, все время был еще один человек и не кто иной, как Ванюк. Он сидел за своей партой и, видимо, до тех пор, пока она не произнесла вслух последнюю фразу, не обращал на нее никакого внимания, занятый своим делом.

— Какая любовь? — повторил он, глядя на нее с удивлением.

— Никакая, — покраснела она. — А ты что здесь делаешь?

— Да так… Письмо сочиняю. Герою. Помнишь, мы на собрании решили?

Несколько дней назад на классном собрании было решено написать письмо председателю колхоза «Спутник» Герою Социалистического Труда Ивану Алексеевичу Михайлову. Предложение это внес Ванюк.

Он говорил, что они, ребята, должны жить интересно, видеть жизнь и встречаться с интересными людьми. У них в городе так было, и он хочет, чтобы так было и в деревне. Многим эта речь показалась странной и обидной: разве они в Ойкасы не видят жизни? Да у них по телевизору то же самое показывают, что в Москве и в Чебоксарах. И про индейцев племени майя, и про городок Диснея во Флориде, и про то, как в страшно далекой Венесуэле ловят анаконд. Но в ответ на это Ванюк заявил, что знать про анаконд и не знать, как выращивают хлеб в лучшем колхозе района, просто позор. И вообще, сказал он, быть только зрителем на свете — это скучно, надо самим что-то делать. И не только для себя, но и для других тоже. А если класс с ним не согласен, то пусть выберет себе другого председателя, потому что для галочки работать он не хочет.

«Принципиальный — прямо сил нет, — снова подумала Санюк. — А с виду на маленького петушка похож», — и, лукаво взглянув на «петушка», она засмеялась.

— Ты чего? — глянул на нее исподлобья Ванюк.

— Просто так… Дождь перестал, пойдем домой, а?

— Вместе?

— Испугался? А еще городской.

— Глупости. Идем, если хочешь.