Николай Лохматов - Булатов курган

— Боже, прости меня!..

Яркий свет на миг ослепил покрасневшие от слез глаза. Четко обозначил испачканный суглинок, морщинистый, будто в шрамах, лоб. Над головой раздался взрыв. Чем-то нестерпимо больно стукнуло по спине. Перед ним лежала на пашне разбитая в щепки, точно распятая, осина. Не помня себя, без шапки, он бросился к Волчьему оврагу. У обочины дороги его нагнал ливень. Холодные струи хлестали по лицу, попадали за воротник, протекали в сапоги. Одежда набухла, отяжелела, а старик все не останавливался.

Кроме Дениса Прохоровича, семья Цыплаковых была в сборе. У лавки, примостившись на поваленной табуретке, Тихон чинил сапоги. Протыкая шилом твердую кожу, он ловко продевал в дырочку щетину, которая ему заменяла иголку, крепко натягивал дратву.

Около окна над штопкой горбилась Ульяна. Она изредка бросала взгляды на Сашка и Леника. У печки, молча орудуя, они выстругивали из лучинок стрелы. Возле них лежало по луку и по здоровенному, сделанному из деревяшки охотничьему кинжалу. Ребята давно бы могли начать «охоту», да не было «зайца».

В избе потемнело. По стеклам звучно строчил частый дождь.

— Куда отец девался? — пододвигаясь ближе к свету, нарушил молчание Тихон. — Пошел вроде в поле. Вымокнет…

— Не бумажный, не расклеится, — отозвалась Ульяна.

— Дура! Заболеет — самой придется ухаживать.

Ульяна вздохнула. Тягучая, сонливая тишина кривила рот зевотой.

Сашок и Леник, наделав с десяток стрел, отложили ножи, надели «охотничьи доспехи»: заткнули за пояс по деревянному кинжалу, в руки взяли по луку. Отправились они на охоту по воображаемому лесу, который занимал пространство от стола до печки. Ребята несколько раз обошли его, глянули в потайные местечки, но «дичи» нигде не было. Они снова углублялись в чащу: не идти же домой с пустыми руками. Вдруг им повезло: с печки, лениво потягиваясь, на пол бесшумно спрыгнул Цыган — жирный кот.

— Какой большой «заяц»! — восхищенно вскрикнул Сашок — охотник. — Тобик, фить!..

— Гав-гав, — звонко пролаяла «собака» — Леник.

Кошка метнулась к лавке. Сашок порывисто натянул тетиву лука, будто стреляя.

— Бах, бах! — подражая выстрелу, громко крикнул он. Пальцы сорвались с тетивы, и стрела ткнулась в спину Тихона.

— Вы что, ошалели? — вскочил он, хватаясь за ремень. — Раздавлю, как лягушат…

Цыган стрельнул под кровать. Отважные охотники мигом очутились на печке. Забившись в дальний угол, они с опаской посматривали вниз.

Ульяна отложила штопку, взяла оба лука и вынесла в сенцы. Тихон с ожесточением изломал оставшиеся на полу стрелы, выбросив их на кухню.

— Погодите, доберусь до вас! — пригрозил он.

— Ну, хватит! — оборвала его Ульяна. — Не мертвые, чай!

— Потатчица… Острастку почаще надо давать — лучше будут.

— Детям и порезвиться охота, не все же им сидеть.

— Тебя разве перебрешешь! — Тихон в сердцах бросил к печке подшитый сапог, стал собирать с лавки инструмент.

— Ну, пошел… Батя!

В избу, шумно сморкаясь, ввалился Денис Прохорович.

— Легок на помине, — недовольно прошептала Ульяна, убирая в сундук свою работу.

Старик вытер у порога ноги, шагнул на середину избы. С бороды и мокрой головы на широкие, добела вымытые доски пола упало несколько дождевых капель.

— Где тебя так? — окинул его взглядом Тихон. — Хоть выжимай.

— Там теперь нету, — ворчливо отозвался Денис Прохорович. Он стянул с плеч пиджак, бросил на край лавки. Брови старика хмурились.

— Что, папаша, слышно? — укладывая в ящик инструмент, спросил Тихон.

Денис Прохорович исподлобья взглянул на узкую, сгорбленную спину сына, буркнул:

— Плакать хочется, да слез нет.

Тихон обернулся.

— Нездоровится, что ль?

— Не до здоровья, когда… — Бросив взгляд на кухню, старик осекся.

Развешивая у печки мокрую одежду свекра, Ульяна насторожилась. Уж не затевает ли что свекор против нее нового? Хорошего от него не ждала. Она прислонила лицо к переборке, заглянула в щелку. Старик стоял посредине избы. Воровато взглянув на дверь и убедившись, что, кроме него и Тихона, в доме больше никого нет, полушепотом проговорил:

— Монастырскую пустошь поднимают. Земля — клад. Смотрел, как трактор разворачивал дернину. Будто не целину, а сердце лемеха кромсают… — Приложив к груди ладонь, Цыплаков запрокинул голову, и в глазах его сразу потух живой блеск. — Господи, за что ты меня наказал?

— Что за печаль? — не обращая внимания на переживания отца, бросил Тихон. — Земнов еще в прошлом году собирался поднимать, да Потапыч помешал. А сейчас на правлении решили. Сам слыхал.