Эльвира Барякина - Заговор молчания

Задумавшись, в силу стародавней привычки Капустин закинул руки за голову.

— Выражалось… э-э… в приставании. Я так полагаю, что этот человек хотел дискредитировать именно меня. Все-таки я — более-менее известный журналист.

В этот момент он заметил, что Воробейкин не очень-то его слушает.

— Простите, а вы пальтишко свое где покупали? — вдруг ни с того ни с сего поинтересовался тот.

— В Лондоне, — скромно ответил Капустин.

— И что, там сейчас так модно?

— Цвет уж больно понравился. Правда, я его слегка утеплил: у нас ведь не Англия.

— Все с вами ясно, — пробормотал Воробейкин. — Значит, вы говорите, вас преследуют американцы.

— Да, преследуют. Не исключено, что за этим стоит ЦРУ.

— А подслушивать вас никто не подслушивает?

«А, навру ему, что подслушивают! — решил Капустин. — Надо уж доводить дело до конца».

Через пятнадцать минут лейтенант поднялся и, извинившись, вышел из кабинета.

— Это не наш клиент, — сообщил он своему начальнику, капитану Моисеенко. — Он просто бредит! Пришел в пальто, а под мышками у него черная шерсть пришита. Вроде как для тепла. Потом заявил, что его преследует ЦРУ, все его телефонные разговоры прослушиваются, коллеги на работе хотят сжить его со свету…

— А что насчет дочки? — нахмурился капитан.

— Он не в состоянии объяснить, в чем именно выражались развратные действия этого американца. Я его спрашиваю: «Так он изнасиловал ее?» — «Нет». — «Зажимал в углу?» — «Нет».

Капитан потер красные от вечного недосыпа глаза:

— Н-да… Кажется, к нам психи поступают чаще, чем в Кащенко. Вот что, отправь-ка ты его на экспертизу. И позвони ему на работу: поспрашивай, не наблюдается ли за ним каких странностей. А то это не дело, чтобы на телевидении параноики работали.

— А с заявлением что? — осведомился Воробейкин.

— Оставь в деле. Только сделай соответствующую пометку на полях: от кого и при каких обстоятельствах мы его получили.

Хоть врачи и не выявили у Капустина никаких отклонений от нормы, через неделю он был отстранен от журналистской работы. На всякий случай.

Официально никто не объявлял Мише бойкота. Его просто перестали замечать. Шли мимо, как сквозь пустое место, задевали плечами, толкали. Стоило ему войти в аудиторию, как разговоры моментально стихали, в буфете все демонстративно брали свои подносы и отсаживались от него подальше.

— На-ухо-доносор, — сказал кто-то насмешливо.

Кличка тут же прилепилась и поволочилась за Мишей, как ядро за каторжником.

Кажется, за это время он постарел лет на десять: ходил ссутулившись, на лекциях сидел особняком.

В душе его все смешалось. Он попеременно винил в случившемся то Седых, то Алекса, то себя. Но больше всего — кагэбэшников.

Зачем его подставили? Зачем дали понять Марике, что именно он доносил на них с Алексом? Ответ напрашивался совершенно тривиальный: по разгильдяйству. Кто-то что-то не просчитал, ну и брякнул, не подумавши. В КГБ ведь тоже работают не ангелы небесные.

Но самое худшее заключалось в том, что Миша потерял Лену. Все эти дни ее не было на лекциях (она плохо себя чувствовала), но он не звонил и не заходил к ней. Миша просто не представлял, как будет жить после того, как она брезгливо пошлет его к черту.

Но все сложилось совсем не так, как он ожидал.

Лена появилась на первой паре с небольшим опозданием — препод уже начал проверять список присутствующих. Все глаза устремились на нее: однокурсники ждали ее решения.

Марика знаком пригласила Лену сесть рядом с ней. Ожидая неминуемой катастрофы, Миша опустил голову.

И тут случилось небывалое. Лена прошла мимо подруги и села вместе с ним.

— Привет, — прошептала она, стараясь не смотреть по сторонам. — Ты куда пропал? Я ведь волновалась!

Все полтора часа Лена упорно делала вид, что ничего особого не произошло: она внимательно слушала преподавателя, записывала его речь в тетрадку и, не читая, складывала в сумку записки от однокурсников, которые желали получить объяснение .

Не совладав с собой, Мишка коснулся под партой Лениной ладони и так и не отпускал ее до конца лекции.

Марика подошла к Лене на перемене:

— Пойдем, дело есть.

Та оглянулась на Степанова:

— Я сейчас.

Марика затащила ее в женский туалет.

— Почему ты с ним?! — чуть ли не закричала она. — Он же предатель! Он всех нас закладывал!

— И что ты хочешь, чтобы он теперь сделал? Повесился? — тихо отозвалась Лена. — Ты и так наказала его хуже некуда.