— Ты представляешь, что нам теперь грозит? — перебил его Алекс.
Он не слушал Мишу. Думал о своем и даже не пытался войти в его положение.
— Знаешь что? — произнес Алекс, поднявшись. — Никогда больше не заговаривай со мной. Живи своей жизнью и будь счастлив. Если сможешь.
— Ты сейчас бьешь лежачего! — вне себя крикнул Миша. — У меня не было выбора!
Алекс взглянул на него, как на мертвое животное.
— У нас всегда есть выбор: быть подлецом или нет.
За углом, на лестнице, его ждала Марика. Лицо ее было заплакано, губы искусаны до крови.
Алекс обнял ее:
— Что тебе сказали на Лубянке?
Всхлипывая, она передала ему весь разговор с лейтенантом Воробейкиным.
— Значит, я педофил, нарушитель режима пребывания и хулиган… — мрачно процедил Алекс. — Этот лейтенант угрожал тебе?
— Нет.
— Обещал какие-нибудь кары?
— Нет. — Марика подняла на него полные слез глаза. — Но мне так страшно за тебя! Не дай бог, они с тобой что-нибудь сделают!
Алекс прижал ее к своему плечу.
— Ничего. Все будет в порядке.
На самом деле ему было гораздо страшнее за саму Марику.
Анжелика и Роза помирились, когда им выпало вместе дежурить в кабинете биологии: учительница отругала их за плохо вымытые полы, так что общее несчастье их сблизило.
— Папаша и так целыми днями орет на меня, — поделилась своим горем Анжелика. — Говорит, что я дура бестолковая и что он не разрешит мне идти в девятый класс.
— Ну-у, это он врет! — авторитетно сказала Роза. — Меня мать тоже все время плиточным техникумом пугает. Думаешь, я боюсь?
— Да я тоже не боюсь! Просто противно, когда тебя совершенно не понимают.
Поначалу Анжелике даже нравилась роль страдалицы, претерпевающей муки за любовь, и она с удовольствием пугала родителей намеками на свои тайные отношения с Алексом.
Хотя какие у них могли быть отношения? Алекс вновь исчез из ее жизни, не оставив ни телефона, ни адреса. В первое время Анжелика до ночи сидела на лавочке перед подъездом и ждала, когда он примчится спасать ее из родительского плена. В конце концов, он видел и ее бабушку, и деспота-отца и должен был понять, каким гонениям подвергается Анжелика.
Но дни шли за днями, а Алекс так и не появился.
«Ведь он прекрасно знает, где я живу! — терзала она себя. — Почему он не приходит? Неужели струсил?»
Было похоже на то. Папу Анжелики боялся и уважал даже дворник Емельян Петрович, а уж он не боялся не только крыс из мусоропровода, но и участкового милиционера.
Еще больше масла в огонь подлила Роза.
— Все мужики — сволочи, — заявила она, выслушав печальную историю подруги. — В автобусе и то места никто не уступит. А ты ждешь от них каких-то благородных поступков!
— Так что же делать? — уныло спросила Анжелика.
— Мстить! Мы должны бороться за свои права! Мы создадим Всемирную ассоциацию женской мести и будем наказывать любого, кто надругается над нашей честью и достоинством. Начнем с твоего отца. Вторым достанется физруку — он мне вчера двойку поставил за то, что я не умею прыгать через козла. А потом мы отомстим и всем остальным!
Заговор зрел довольно долго и под конец вылился в совершенно гениальную идею. Отыскав в кладовке старую шапку-ушанку из черного кролика, мстительницы вырезали из нее кусочки шерсти и пришили под мышки папиного пальто.
На следующий день в квартире Капустиных раздался телефонный звонок.
— Здравствуйте, Валентин Алексеевич. Из Комитета государственной безопасности беспокоят. Не могли бы вы зайти к нам?
«Неужели они прознали, что я наклеветал на американца?» — испугался Капустин.
Ох, Анжелика, Анжелика… Что же ты натворила!
По дороге на Лубянку Валентин Алексеевич все пытался просчитать, о чем его могут спрашивать.
«Если что — буду твердо стоять на своем, — решил он. — Да, этот Уилльямс приставал к моей дочери. Да, я ничего не выдумал. Его вышлют из страны, и все забудется».
Лейтенант Воробейкин принял Капустина в том же самом кабинете, что и Марику.
— Здравствуйте, здравствуйте… Очень приятно познакомиться!
— И мне очень приятно, — солгал Валентин Алексеевич, выдерживая на лице вежливую улыбку.
Воробейкин открыл тощенькую папочку, в которой лежал донос Капустина.
— Ну, рассказывайте, что приключилось с вашей дочерью.
— Я посчитал своим долгом доложить, что этот американец, Уилльямс, сначала устроил форменное безобразие в школе, а потом стал приставать к моему ребенку.
— И в чем это выражалось?
Читать дальше