Эльвира Барякина - Заговор молчания

«Значит, американец уже совратил ее!» — в ужасе подумал Валентин Алексеевич.

Он не мог себе этого представить. Это каким же негодяем надо быть, чтобы пристать к четырнадцатилетней девчонке? Впрочем, ему-то что? Он уедет в свою Америку и в ус себе дуть не будет.

Валентин Алексеевич хотел было наброситься на дочь, отлупить ее по щекам, но потом остановил себя на полдороге. Анжелика еще ребенок: она просто не понимает, что делает. В любом случае о добрачных отношениях с мужчинами с ней должна говорить мать. А долг отца — защищать семью.

Он прошел к своему рабочему столу, вынул чистый лист бумаги и торопливым неразборчивым почерком написал: «В Комитет государственной безопасности СССР». А дальше — с подробностями — все, что ему было известно: и про скандал в школе, и о непринятии должных мер институтской комсомольской организацией, и о развратном поведении в отношении несовершеннолетних, и прочая, прочая, прочая…

— Вот пусть им теперь компетентные органы занимаются! — с черным злорадством подумал Валентин Алексеевич, опуская письмо в почтовый ящик.

Дело было сделано.

За ужином он пристально следил за дочерью, пытаясь отыскать в ее лице признаки нравственного падения.

— Ну что ты уставился? — наконец не выдержала Анжелика. — Подумаешь, прыщ на носу вскочил! У тебя у самого в детстве такие были.

Не сумев совладать с собой, Валентин Алексеевич бросил ложку на стол.

— Мне все известно! Я слышал, как ты сегодня разговаривала по телефону!

Анжелика заметно побледнела:

— Ну и что? Подумаешь!

Мать поспешно положила ей руку на плечо.

— Валя, ну что ты кричишь на ребенка?

— А ты считаешь, что мне не из-за чего кричать? Моя собственная дочь… Рассказывай немедленно, как это произошло!

Анжелика закрыла лицо ладонями:

— Ну я не знаю как! Я нечаянно! Я вытащила меченосца из аквариума… Мне просто хотелось потрогать его… А он взял и раздавился!

Валентин Алексеевич буквально прирос к месту.

— А как же твой американец?!

— Да я его с тех пор ни разу не видела!

— А до этого?! — хором воскликнули родители.

— Ну, до этого в школе… На заседании нашего клуба…

Марика вышла из ромашковой ванной, намазалась кремом, завернулась в махровый халат… А на столе на тарелочке ее уже поджидали первые в этом году мандарины. Вку-у-усно!

Что еще у нее было? С сестрой они были в странных отношениях полуссоры. Марика заявила, что, несмотря ни на что, она будет приводить Алекса к себе. Они запирались в ее комнате, включали телевизор и исчезали в своей маленькой личной вселенной.

Света несколько раз ругалась с Марикой, но своего так и не добилась.

— А если бы я запретила тебе общаться с Антоном? — огрызалась младшая сестра.

Такие заявления приводили Свету в полное недоумение.

— Ну ты сравнила! Антон же наш, русский!

— Тебя не учили в школе, что быть шовинисткой стыдно?

Света только за голову хваталась. Она и Марика все больше и больше отдалялись друг от друга. Уже не было ни ночных посиделок на кухне, ни задушевных разговоров, ни совместных походов по общим знакомым. Теперь Света даже не защищала сестру от нападок бабы Фисы. Они как бы существовали в двух параллельных мирах, которые едва соприкасались друг с другом: Марикин мир вращался вокруг Алекса, а Светин, как обычно, — вокруг солнца.

Еще у Марики была счастливая подруга Лена. Выяснилось, что балбес-Мишка даже не догадывался о том, что она беременна.

— Я реву, а он меня замуж зовет, представляешь? — замирая от восторга, рассказывала Лена. — Ох, я так его люблю! А ты любишь своего Алекса?

В ответ Марика только пожимала плечами. Она так и не научилась обсуждать свои чувства. Если это и была любовь, то какая-то странная. Она носила ее, как тяжелую золотую корону: в ней было неудобно, она натирала лоб, но в ней она чувствовала себя королевой.

— Я часто думаю о вас с Алексом, — говорила Лена. — Понятное дело, что вам гораздо труднее, чем нам с Мишей: нас-то все поздравляют, родители никак не нарадуются, что у нас все так замечательно сложилось… Но я все равно в вас верю! Вы как-нибудь справитесь.

— А Степанов что говорит? — выспрашивала Марика. — Он же вроде терпеть Алекса не может.

— Кто тебе сказал? Миша нормально к нему относится! Он просто очень осторожный и потому боится, что все может… ну, ты понимаешь…

Марика понимала.

«Я тоже боюсь своего будущего, — думала она. — А это бывает только в двух случаях: либо когда твое настоящее ужасно, либо когда оно восхитительно».