Эльвира Барякина - Заговор молчания

— Но как же… — наконец прошептала она. — Мы же… Ты же уедешь!

Алекс опустил глаза:

— Я никуда не уеду от тебя.

— Но тебе нельзя… Нам не разрешат!

Он рассмеялся каким-то своим мыслям:

— Разрешат. Ховард мне рассказывал, что такое случается почти каждый год: американцы влюбляются в русских, русские в американцев, и ни ваше, ни наше правительство ничего не могут с этим поделать.

Марика оглянулась кругом: магазин «Продукты», продавщица, переливающая томатный сок в стеклянную колбу с краником, на прилавке — мокрая соль и алюминиевая ложечка… Мир был столь обыденным, и в то же время в нем произошли изменения космической важности.

— Мы с тобой сверхчеловечишки, — дрогнувшим голосом сказала она. — Мелкие, но очень самоуверенные.

Беда обрушилась на Валентина Алексеевича Капустина с совершенно неожиданной стороны: его дочь Анжелика влюбилась в американца!

Он не знал, в какой момент больше испугался: когда потерял ребенка в толпе на демонстрации или когда увидел его в компании с Алексом Уилльямсом.

Валентин Алексеевич считал себя очень успешным человеком: у него было все — престижная работа на телевидении, загранкомандировки, семья, дача, доверие партии… И все это могло рухнуть в один момент: стоило кому-нибудь из недоброжелателей припомнить ему этого чертова американца.

А врагов у товарища Капустина было предостаточно: на телевидении испокон веков действовали волчьи законы — ты кого-нибудь не сожрешь, так тебя сожрут. Валентин Алексеевич спинным мозгом чувствовал, что завистники из новостной редакции вцепятся в эту историю и раздуют ее до небес. А там все посыплется как карточный домик: сначала пропесочат на планерке, потом на партсобрании, потом лишат должности.

Поначалу, когда Анжелика только-только вернулась домой, Валентин Алексеевич даже боялся с ней заговаривать. Боялся удостовериться в своих худших опасениях. На переговоры пошла Ольга, жена.

Капустин мерил шагами кухню, курил одну сигарету за другой. Руки дрожали, нервы гудели как электрические провода.

Наконец Ольга появилась на пороге.

— Говорит, что любит его! — всхлипнула она. — Я у нее в кармане вон чего нашла!

Это был небольшой серебряный медальон сердечком.

— Alex, — прочитал Капустин надпись под крышечкой. — Он уже подарки ей дарит?

— Ну а что, сам не видишь, что ли?!

Бешенство захлестнуло Валентина Алексеевича. Ничего не соображая, он кинулся к комнате дочери, затряс бешено ручку двери.

— Открывай немедленно!

— Оставьте меня в покое!

— Я вот тебе сейчас дам!

Дверь распахнулась. Анжелика — страшненькая, зареванная — скрестила руки на груди.

— Ну дай! Дай! Только пальцем меня тронь, и я весь дом спалю!

— О, господи! — только и смог простонать Валентин Алексеевич.

Что делать с дочерью-подростком, он не представлял. Посадить под замок? Увезти к сестре в Запорожье? Выхода из ситуации не было.

— Что у тебя было с этим американцем? — как можно спокойней произнес он.

— Все! — нахально ответила Анжелика. — А будете мне чинить препятствия, я объявлю голодовку!

И хлопнула дверью, мерзавка.

На следующий день Ольга еще раз поговорила с ней и попыталась объяснить непутевому чаду, что первая любовь всегда кончается плачевно и что из-за нее может пострадать папина работа. Но Анжелика только демонически улыбалась в ответ.

Она приходила из школы гораздо позже обычного, на все расспросы отвечала молчанием. Запреты, угрозы, обещания выпороть как Сидорову козу — ничего не действовало.

Нужно было принимать решение.

Никогда ранее капустинские материалы против Америки не звенели таким праведным гневом, никогда он не был так искренен в осуждении империалистической политики США… Но что толку? Обличай, не обличай, а растлитель малолетних Уилльямс все равно будет таскаться за его дочерью. И никому не пожалуешься, ибо делу тут же придадут огласку, а это кончится одним — крахом.

В тот день Валентин Алексеевич почувствовал себя плохо и отпросился с работы. Голова трещала, все мысли крутились вокруг одного и того же. Он открыл дверь своим ключом, положил портфель на тумбочку.

Анжелика с кем-то разговаривала по телефону.

— …ну да, он такой гладенький на ощупь, — взволнованно говорила она. — Я его положила в ладонь, а он весь так вздрогнул и задергался. А потом я его придавила чуть-чуть, и он… — Увидев отца, Анжелика кинула трубку и поспешно скрылась в своей комнате.