Исабель Альенде - Игра в «Потрошителя»

В эти самые минуты игроки в «Потрошителя» ставили перед собой новые вопросы. Распорядительница игры сообщила им все подробности полицейского расследования; последней загадкой, требующей разрешения, была тайна Кэрол Андеруотер, которая, что там ни говори, подарила Аманде кошку Спаси-Тунца.

— Мне показалось любопытным, что жалоба на дурное обращение с несовершеннолетним Ричарда Эштона была подана в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, а в девяносто восьмом году в том же самом обвинили Эда Стейтона. Я отправила моего сыщика кое-что уточнить, — сказала Аманда.

— Я не хотел беспокоить инспектора, у него и так дел по горло, но мне помогла Иезавель, у которой есть доступ к любой информации. Не знаю, как ты это делаешь, Иезавель, ты, наверное, опытный хакер, первоклассный компьютерный пират…

— Это имеет отношение к теме дискуссии, сыщик? — спросила Эсмеральда.

— Прошу прощения. Распорядительница игры подумала, что между двумя обвинениями есть связь, и благодаря Иезавели догадка подтвердилась: связь существует. Кроме того, в этом деле замешана и судья Рэйчел Розен. Обе жалобы были направлены в суд по делам несовершеннолетних сотрудницей социальной службы и касаются одного и того же мальчика, некоего Ли Гэлеспи.

— Что известно о нем? — спросила Эсмеральда.

— Он был сиротой, — возгласила Дениза Уэст в роли Иезавели, читая по бумаге, которую ей дал Миллер. — Он прошел через несколько приютов, но везде имел проблемы, был трудным ребенком, ему поставили диагноз — депрессия, бредовые фантазии, неспособность к социальной адаптации. Мальчика определили к психиатру Ричарду Эштону, и тот его какое-то время лечил, но сотрудница социальной службы подала жалобу на то, что врач применяет электрошок. Гэлеспи был мальчиком робким, ранимым, его изводили жестокие одноклассники, эти скоты, которых везде хватает. В пятнадцать лет его обвинили в том, что он поджег школьный туалет, где засели его мучители. Никто не пострадал, но Гэлеспи отправили в исправительную колонию.

— Думаю, что приговорила его Рэйчел Розен, а исправительной колонией был «Бойз Кэмп» в Аризоне, где работал Эд Стейтон, — вмешался Шерлок Холмс.

— Правильно думаешь, — подтвердила Иезавель. — Та же сотрудница социальной службы обвинила Эда Стейтона в сексуальных домогательствах по отношению к Ли Гэлеспи, но Розен не позволила забрать его из «Бойз Кэмп».

— Можем мы поговорить с этой сотрудницей социальной службы? — спросила Эсмеральда.

— Ее зовут Анжелика Ларсон, она вышла на пенсию и живет на Аляске, работает учительницей, — сообщила Иезавель.

— Для этого и придумали телефон. Сыщик, достань нам номер этой женщины, — велела распорядительница игры.

— Это ни к чему, у меня уже есть номер, — объявила Иезавель.

— Великолепно — так почему же мы не звоним ей? — спросила Эсмеральда.

— Потому что она не станет отвечать на вопросы каких-то сопляков. Другое дело, если ей позвонят из полиции, — сказал полковник Паддингтон.

— Мы ничего не потеряем, если попробуем. Ну-ка — кто осмелится? — выступила Абата.

— Осмелюсь я, но, пожалуй, голос деда, то есть голос Кейбла, прозвучит более убедительно. Давай, сыщик, звони: скажи, что ты из полиции, постарайся говорить авторитетно.

Блейк Джексон, не желая выдавать себя за полицейского, что было, скорее всего, противозаконно, представился писателем, солгав только наполовину, поскольку серьезно планировал осуществить мечту всей своей жизни и написать роман. Наконец-то появилась тема: Волк, его преступления, детективная история, как в свое время и подсказала ему внучка. Анжелика Ларсон оказалась таким открытым и любезным человеком, что сыщик устыдился своего обмана, но было поздно идти на попятный. Женщина очень хорошо помнила Ли Гэлеспи, несколько лет он был ее подопечным, и его случай оказался одним из самых интересных во всей ее практике. Она проговорила с Блейком Джексоном тридцать пять минут, рассказала все, что знала о Гэлеспи, и добавила, что ничего не слышала о нем с 2006 года, но до этой даты они неизменно поздравляли друг друга с Рождеством. Анжелика и Блейк распрощались как старые друзья. Она предложила продолжить разговор, как только у него возникнет желание, и пожелала успеха в написании романа.

Анжелика Ларсон во всех подробностях помнила свое первое впечатление от Ли Гэлеспи и часто в мыслях возвращалась к нему, потому что история этого ребенка в конечном счете стала синтезом всей ее работы в социальной службе, со множеством разочарований и редкими минутами удовлетворения. Сотни таких, как Гэлеспи, социальная служба выручала из какой-нибудь ужасающей ситуации, а через короткое время эти дети оказывались еще в худших условиях, им причиняли еще больше вреда, и у них оставалось еще меньше надежды; и с каждым разом до них было все труднее добраться, пока наконец они не достигали восемнадцатилетия и тогда теряли право даже на такую скудную защиту и выбрасывались на улицу. Для Анжелики все эти дети сливались с Гэлеспи и проходили одни и те же этапы: робость, тоска, печаль и страх, которые со временем превращались в непокорность и бешенство, а потом — в цинизм или бесчувствие; тут уже ничего не поделаешь, оставалось только распрощаться с ними, испытывая такое ощущение, будто отдаешь их на растерзание диким зверям.