Збигнев Домино - Польская Сибириада

— Отстань, подожди. Что они такого сделали? Это порядочные люди. Не бандиты, не воры, никого не убили, не обокрали.

— Не бандиты, не воры! Что ты понимаешь! Бывают вещи похуже: контрреволюция! — Барабанов присел на краю лежанки, запрокинул стакан с остатками водки, выдохнул и, коверкая польские слова, пискливо затянул: «Февраль, десятого пришли советы»… Узнаешь?

Ирэна постепенно начинала понимать, что произошло.

— Узнаю. Ну и что с того? В Калючем все эту песню знают.

— Так может, скажешь мне, кто ее написал? Кто эти антисоветские слова сложил? Они не признались, контра проклятая.

Ирэна вышла из себя.

— Ах ты, свинья мерзкая! Мало того, что из меня подстилку сделал, так еще шпионить заставляешь? Не дождешься, сукин ты сын! Рыжая, горбатая образина!

Хлопнула дверью, только ее Барабанов и видел. Униженная, зареванная бежала она сквозь снежную темень; такой позор, хоть руки на себя накладывай. И кто знает, может, она так бы и поступила, если бы не дети. Через пару дней ее выгнали из столовки, вернули на работу в бригаду. Людская молва безжалостна и мстительна. В бригаде, в бараке, во всем Калючем на Ирэне так и осталось клеймо гулящей и доносчицы. Только ее маленькие дети, выдержка Даниловича, Долины и еще нескольких человек уберегли ее от физической расправы.

Барабанов не прекращал попыток выявить автора «10 февраля», использовал с этой целью все доступные способы из репертуара НКВД — от подкупа и шантажа до угроз и провокаций. Безрезультатно. Никто в Калючем не знал автора баллады ссыльных. Одни рассказывали, что пели ее уже в эшелоне. Другие — что в Калючем сочиняли все понемногу, как это обычно бывает с балладами…

Неожиданно коменданту пришло распоряжение НКВД срочно выявить среди ссыльных евреев и еще до наступления распутицы отправить всех в Тайшет. Коротко сообщалось, что для евреев предусмотрено постоянное поселение «в другом районе СССР».

— Может, в Биробиджан их отправят? — вслух размышлял Савин. Барабанов, который в принципе терпеть не мог евреев, недовольно скривился.

— Это ж сплошная контра, эти польские евреи! Раз наши там, на Западной Украине зачислили их в спецпереселенцы, значит были у них для этого основания. Одни буржуи, вон хоть этот Розенбаум или Каплон, адвокат. Или такой антисоветский элемент, как эта девица Бялер. Хоть и евреи, а духом буржуазной Польшей насквозь пропитались… Я бы их не в Биробиджан, а как врагов народа, на Колыму!

— Если б от тебя, Барабан, зависело, Колыма бы была больше всего Советского Союза. Ну, ладно, куда поедут, туда поедут, не нам решать. Мы должны выполнить приказ и отправить их в Тайшет. Черт, не могли их сразу отделить?! Много у нас этих евреев?

— Наберется парочка…

Как подсчитал Бялер, Пасха в этом году выпадала в половине апреля. Пасха, самый большой еврейский праздник, праздник мацы! А ему, старику-отцу приходится праздновать его без доброй жены Рашели, без любимой дочки Цини, с которой ему даже попрощаться не дали. Счастье еще, что рядом с ним сын, маленький Гершель, который тихоньким голоском четыре раза спросит отца: «Папа, чем эта ночь отличается от всех остальных ночей?» А он, как наказывает традиция, расскажет сыну про неволю египетскую. Расскажет ему, что Пасха — это праздник надежды в вечном скитании евреев по миру. А раз есть надежда, значит и из этой страшной голодной Сибири Всевышний их когда-нибудь выведет: «Шем Израэль, Адонай Елохем Адонай»…

Посидят тихонько на нарах, повспоминают маму Рашель, и Циню, и Червонный Яр, и молельню в Тлустом. Вспомнят, как им тогда было хорошо вместе, каким вкусным было праздничное угощение, как вместе пели благодарение Всевышнему.

Утром Бялера вызвали в комендатуру. Там уже собрались другие евреи. Савин сообщил, что они должны собрать вещи, так как завтра утром их переселят в другую местность. Отозвался адвокат Каплон:

— Можно спросить, гражданин комендант?

— Спрашивайте.

— А можно ли узнать, почему? Можно ли узнать, куда?

— Почему? Наверное, хотят, чтобы все евреи жили вместе. Всегда легче среди своих. У нас в Советском Союзе есть даже автономная еврейская республика, называется Биробиджан. Не знаю, может, вас туда направят?

Евреи больше ни о чем не спрашивали, разошлись по баракам. Бялер рискнул задержать коменданта.

— Ну, чего вам, Бялер?

— А не мог бы я, пан комендант, никуда не уезжать отсюда?

— Это почему же? Так тебе здесь хорошо?

— Пан комендант, поймите меня, жена тут похоронена. А как с дочерью быть? Если я отсюда уеду, где она меня найдет? И как я ее найду? Лучше уж, пан комендант, мне отсюда никуда не уезжать. А может, я вам тут пригожусь? Вы же знаете, я все починить могу.