— Ну, понимаю… Не так, чтоб очень… Если я, Йоселе Бялер, не жид, то кто я есть?
— Жид, ты, Бялер, жид, этого не скроешь. Но у нас, в Советском Союзе ты — еврей! Понял? Жидом ты был там, в шляхецкой антисемитской Польше. А у нас, в социалистической стране, где все народы равны, ты не «паршивый жид», как у вас в Польше говорится, или у этих хохлов вонючих на Украине! Отныне, Бялер, ты еврей! Понимаешь? — Тартаковский поправил очки и хлебнул чаю.
— Понимаю, понимаю. Отныне в Советском Союзе я, Йоселе Бялер уже не жид, а еврей! Ну, ну… — удивленный Бялер покрутил головой.
— Ну, раз еврей понял, это хорошо. И не надо мне тут этих «ну, ну…»
— А можно поинтересоваться?
— Ну, интересуйся, интересуйся.
— Так скажите мне, пан доктор, где во всем этом хоть какая-то логика?
— Какая еще логика? О чем ты?
— А я вот о чем. Неужели, чтобы я, Йоселе Бялер, узнал, что в Польше я был жидом, а в Советском Союзе стал евреем, надо было меня со всем моим бедным жидовским семейством аж в Сибирь вывозить? Чтоб моя бедная Рашель теперь в горячке умирала, чтоб мои дети…
— Ша, жид, ша! Философ нашелся. Лучше скажи сразу, зачем ты, еврей сюда пришел, и что тебе, еврею, надо?
Фельдшер навестил больную в бараке. Приложил ладонь к раскаленному лбу, проверил пульс, послушал стетоскопом. Покивал головой, порылся в холщевой санитарной сумке, достал две порции какого-то порошка, одну из которых велел больной выпить сейчас, а вторую вечером.
— Ну как? — с надеждой спросил Бялер.
Тартаковский спустил на кончик носа очки, потом снова их поправил. Был серьезен. И трезв. Отозвал Бялера в сторону.
— «Верую, Господи, Боже мой и Боже отцов моих, что выздоровление мое и смерть моя в Твоих руках».. Еврей меня понял?
— «Господь — Бог наш. Господь един»… — прошептал в ответ побледневший Бялер, который на этот раз все сразу понял.
Рашель Бялер умерла через несколько дней. Не было в Калючем «хевра кадиша» , традиционного еврейского святого братства, которое занимается похоронами в каждой еврейской общине. Бялер, оправдываясь перед Всемогущим, как мог убедительно старался объяснить, что никак не может исполнить религиозных обрядов, обязательных для благочестивого еврея на похоронах; ему пришлось делать у тела покойной все самому. Символически омыл тело, обернул с ног до головы в чистую простыню — откуда ж в Калючем взять льняной смертный саван… Сам уложил Рашель в гроб из неструганных сосновых досок, который помогли ему сколотить Данилович и Долина. Они же, пока Бялер с детьми бдел беспрерывно у тела жены, вырубили могилу Рашели в замерзшей земле.
Не было такого человека из Червонного Яра, который не проводил бы Рашель в последний путь, а богомольная бабка Шайна даже попыталась затянуть «Вечный покой». И как принято на любых похоронах, бросил каждый на могилу соседки по комку земли.
Начало апреля. Дни становились все длиннее. Морозы пока не отступали, особенно по ночам, когда с пушечным грохотом в тайге ломались от стужи деревья, по которым уже заструились живые соки. Утром, по мере того, как солнце взбиралось все выше, мороз постепенно смягчался. К полудню чуть прогретый солнечным теплом верхний слой снега превращался в сверкающий твердый панцирь. В эту предвесеннюю пору голодным стаям волков легче забить серну, оленя или даже лося, загоняя добычу в глубокие сугробы, в которых длинноногие животные увязали по самое брюхо, а ледяная корка ограничивала движение, ломала и до крови калечила ноги. Однажды результатами волчьей охоты воспользовались люди из бригады Седых. По пути на вырубку увидели, как волки полукругом гонят огромного лося в долину Поймы. Лось бежал все тяжелее, увязал в сугробах, с трудом вытаскивал из снега израненные ноги. Волки догнали его, рвали живьем.
Седых выстрелил из ружья. Не попал, далеко было, но волков спугнул. Они неохотно отскочили от лося. А когда Седых выстрелил во второй раз, матерая старая волчица увела послушную стаю на другой берег Поймы. На высоком берегу остановилась и со злости завыла. Раненый лось сдыхал и огромными испуганными глазами косился на приближающихся людей. Седых зверя добил… Мясо поделили поровну.
О приближении весны свидетельствовало и усиленное движение обозов, которые по зимнику в русле Поймы санями доставляли в Калючее провиант. Местные жители по опыту знали, что с наступлением весны, когда стают снега, начнется ледоход, половодье, оживут окрестные топи и болота, Калючее на долгие недели будет отрезано от мира. Запасались мукой на хлеб, продуктами для столовки.
Читать дальше