Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

Том посмотрел через стол на мачеху. Она ужасно боялась его; их глаза встретились, и ее руки задрожали.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила она с тревогой в голосе.

– Нет, – ответил он и продолжал есть, не произнося ни слова.

Однажды весною, работая с отцом в поле, он принял твердое решение отправиться в свет искать счастья. Он и отец сеяли кукурузу. У них не было сеялки, а потому отец сам отметил гряды и теперь шел по ним босиком, опуская туда зерна маиса, а сын с мотыгой шел следом. Он обкапывал каждое зерно, покрывая его землею, а потом уплотнял землю плоской частью мотыги, чтобы не дать воронам выклевывать зерна до того еще, как они пустят корни.

Они в течение всего утра работали в глубоком молчании. В полдень они дошли до конца гряды и остановились для отдыха. Отец пошел к углу забора.

Томом начала овладевать нервная дрожь. Он сел, а потом встал и начал расхаживать. Он не хотел глядеть в тот угол забора, где, несомненно, его отец стоял на коленях и молился, что он делал при каждом удобном случае.

Ужас охватил Тома. Его отец действительно стоял на коленях и молча молился, и сын увидел его босые ноги. Он еще сильнее задрожал. Он снова увидел черные пятки и пальцы и между ними белое пространство на каждой ноге; эта белизна напоминала собою брюшко рыбы.

Читатель поймет, что Тома взволновало жуткое воспоминание той ночи.

Не говоря ни слова ни отцу, ни его жене, он пересек поле, вошел в дом, уложил свои небольшие пожитки и ушел, ни с кем не попрощавшись.

Мачеха видела, как он уходил, и не сказала ни слова; но когда Том исчез за поворотом, она пустилась бежать через поле к тому месту, где ее муж все еще молился, ничего не подозревая о том, что происходило вокруг.

Жена тоже увидела его босые ноги из-под забора и с воплем бросилась туда. Когда ее муж поднялся, она истерически начала рыдать.

– О, я думала, что случилось что-то ужасное! О, я думала, что случилось что-то ужасное! – сквозь рыдания повторяла она.

– В чем дело? В чем дело? – спрашивал муж, но она охватила его шею руками, и так, обнявшись, они стояли на ноле, как две уродливые фигуры, и в такой позе их увидел сын, оглянувшись с дороги. Он несколько минут продолжал смотреть на них, потом повернулся и пошел дальше.

И с тех пор он больше о них не слыхал и больше их не видел.

Об эпизоде, в котором участвовала женщина, как и об уходе из дома, Том рассказал мне обрывками. То, что я вам сейчас передаю, рассказывалось мне в виде недоконченных фраз с долгими промежутками молчания между ними.

Глядя на моего друга во время рассказа, я ловил себя на мысли, что он, пожалуй, величайший человек, с которым мне когда либо пришлось или придется столкнуться.

«Своим уменьем безмолвно постигать вещи он перечувствовал больше, он проник в тайники человеческой жизни глубже, чем кто-либо из моих современников», – думал я, глубоко растроганный.

Итак, он находился по дороге в свет и медленно продвигался вперед через южную часть Огайо. Он решил обосноваться в каком-нибудь большом городе и начать учиться.

В детстве он зимою ходил в школу, но оставалось еще много, чего нельзя было найти в скромной библиотеке деревенской школы.

Уже тогда, как и сейчас, он сознавал великое значение книг. Но таких «настоящих» книг всего только несколько и есть во всем мире, и нужно потратить много времени на поиски.

– Никто не может сказать, что это за книги, и вот главной причиной, почему я остался холостяком, была боязнь, что какая-нибудь женщина может стать между мною и теми книгами, которые открыли бы мне глаза на все вещи.

Том всегда прерывал нить рассказа подобными мелкими комментариями.

В течение всего лета он работал на фермах, оставаясь на каждой не больше двух-трех недель, и приблизительно в июне он добрался до фермы одного немца, милях в двадцати от Цинциннати; вот здесь случилось то, о чем он рассказал мне в эту ночь на скамье в парке.

Ферма, где он нашел работу, принадлежала одному немцу, человеку лет пятидесяти; он прибыл в Америку двадцать лет тому назад и путем тяжелого труда довел ферму до процветания и приобрел много земли.

За три года до появления Тома он решил, что не мешало бы жениться, и написал письмо другу в Германию, прося найти ему невесту.

«Я не могу жениться на одной из этих американок, – писал он, – я хочу иметь молодую жену, а не старую».

Он следующим образом объяснил свои слова:

«У всех американок такое понятие, что из мужей можно веревки вить, и большинству из них это удается.