Михаил Новиков - Природа сенсаций

Такой бросок однажды и вызвал роковые последствия.

— Никто и сделать-то ничего не успел, — говорил Павлин, и мне удивительно было и сейчас, спустя без малого семьдесят лет, слышать в его голосе сокрушенные нотки.

Словом, случилось то, что должно было случиться, — научный риск привел к аварии. Чрезмерное напряжение, поданное к мошонке Леонида, нельзя было удержать. Короткая синяя искра, запах паленого… Теперь у молодого ученого вместо яиц были лишь два маленьких черных кошелечка.

Дома, оглядев еще раз показавшиеся вдруг удивительно постылыми, какими-то нелепо-неуместными углы комнаты, я снова пересмотрел свои записи. Те пассажи, которые я посвятил сексу при помощи щупалец, — которые, как я предполагал, в недалеком будущем заменят половые члены, да и мысли об удваивающих, утраивающих либидо таблетках — которые, как я предполагал, станут столь же обыкновенны, как чай в пакетиках, — показались мне откровенно вздорными.

Да будет ли вообще в будущем это понятие — «секс»?

Вот питекантропы ведь не знали его. И если верно, что история склонна делать полные, замкнутые циклы…

Мои знакомые из клуба — их звали Анечка и Ленечка — не поверили мне. При словах «семь полов» на лицах их, молодых, еще лишь чуть тронутых тяготами московского житья, не отразилось ничего, кроме непонимания.

Что ж, пусть так и будет.

— Семь холмов, — поправился я. — Я ведь москвовед, и как раз сегодня совершил удивительное открытие.

Я почувствовал, как они помягчели после этих слов.

— Открытие, знаете, — продолжал заливаться я, — связано с моей концепцией города как пароксизма. Пароксизма страсти… Позвольте угостить вас текилой?

Я прошел в ванную. Бледный неоновый свет озарил вогнутые поверхности сантехники.

Увы! Я прощался с мечтой. Я согласился писать статью о футурологии секса ради того, чтобы сменить унитаз у себя в квартире. История простая — увидев однажды, проходя по проспекту, огромную вывеску: «Эксклюзивный мир сантехники», я не удержался, зашел в сверкающую дверь.

И оставил там свое сердце.

Я мечтал об этом нежном толчке, как гонщик мечтает о «феррари», а эротоман мечтает о толчках-фрикциях.

Долгими ночами меня грел светлый (светло-зеленый) образ этого унитаза. Все образы итальянского Возрождения воплотились для меня в совершенной линии слива.

И вот — я не мог получить пропуска в эксклюзивный мир.

Статья не заладилась, рассыпалась в руках.

А Анечка что ж? Постепенно привыкла, и ей даже нравились эти кошелечки. А когда хотелось чего-то нормального — как иногда нашему соотечественнику за границей вдруг хочется простых котлет с гречневой кашей, — она снимала трубку и просила барышню соединить ее с товарищем Сергеем К.

К. знали и соединяли быстро.

теперь поздно, проехали, а было, было, был шанс —

августовский путч 1991 года застиг дмитрия борисовича на полдороги между сан-франциско и сан-диего, в провалах между желтыми утесами лежало стальное море, он смотрел стальными глазами, и сталь была в его сердце: останусь, если они так, то и я так, останусь

провожали гурьбой, кричали: оставайся, фазанов

но не остался, вернулся в ненавистный город, прошло семь дней, написал записку: мир ненавижу, вам теперь хуже, чем мне

исчез — уехал с гс в деревню, где нависала башня, на проволоках висели виноградные лозы

с гс делали по китайской системе: сто толчков, десять минут перерыва, еще сто толчков, однажды около полудня на семьдесят пятом в дверь постучали

в ирландском пабе появилась сузи, пили ирландский кофе, кофе с молоком и водкой, оркестр играл, все кругом чувствовали себя крутыми, дмитрий борисович не чувствовал

ночью оказались в доме, где жили гомосеки, гладкие, грустные, дом был под пальмой, лежали на черных простынях валетом, лежал между ними меч брунгильды — потому что, сказала сузи, есть обязательство, друг сейчас в германском королевстве, и она не хочет поступать с ним так, как она не хочет, чтоб он поступал с ней

но ведь тысячи миль, сотни тысяч ярдов и метров, возразил дмитрий борисович вяло, хоть, конечно, не хочешь — не надо, но хоть штаны сними, неудобно же спать в штанах и негигиенично, а я уж не трону, и пальцем не трону

потом в крыму с гс думал горько, как уже не раз думал раньше, может, надо было во что б то ни стало, хоть силой, хоть хитростью, именно в этот раз