Михаил Новиков - Природа сенсаций

Досталь придвинулся к окошку. Оттаянная площадочка успела запотеть, зарасти тончайшим целлофановым ледком, но сквозь муть виделось странное! Огоньки автомобилей скользили не рядом, а внизу, в глубине. Что же, филолог перепутал автобус? Катит теперь по эстакаде?

Досталь поелозил краем ладони по окну, увидел явственней… Шоссе отсутствовало. Автобус двигался над землей. Над огоньками, домами, людьми и витринами.

«Надо крикнуть!» — решил филолог и обернулся.

Салон автобуса был пуст.

«Жизнь прошла», — почему-то подумал Досталь. Автобус темен и черен (хотя желт и освещен), и лед нарос на окнах.

Досталь бросился к водителю. В выгороженной впереди жаркой кабинке никого не было. За лобовым стеклом открывалось и наползало небо. Глубоко внизу тянулась Дмитровка. Желтая кишка — «Икарус» медленно плыл в сером небе.

Филолог огляделся, шагнул назад, всей спиной ударился о вертикальную стойку. Хвост автобуса, позади резиновой гармошки, мотался из стороны в сторону с отвратительной игривостью.

Досталь влез на водительское сиденье.

Автобус слегка тряхнуло. Коричневая дорога полезла вниз, под брюхо «Икаруса». Картинка ожила, поехали огни, красные обгоняли, белые били в глаза, свисал со штанги огненный круг светофора: машина была на маршруте.

Филолог водить не умел, и, однако, забыв о страхе, схватил руль и нажал на торчавшую из пола педаль, стукнувшись сначала о нее щиколоткой. Автобус клюнул вперед, замедлил ход, заднюю половину стало заносить.

Досталь отпустил педаль. Автобус выровнялся и остановился.

В зеркало филолог видел салон — там стеной стояли люди в тяжелых пальто; впереди был светофор, поодаль — остановка. Ядовитый однотонный звук дрожал вокруг — машины позади автобуса требовали дорогу.

Каждый когда-то видел, как работают водители. Досталь почти инстинктивно нажал какие-то пестрые кнопки, и двери автобуса растворились. Пассажиры, негромко переговариваясь, выходили на шоссе.

Филолог рванулся с водительского места, кинулся к дверям, но за ними было небо, одно небо, большой воздух внизу и кругом.

И вот он стоял на ступеньке, глядя, как от задней кассы идет по пустому автобусу прямо к нему женщина с непокрытой головой, в длинной распахнутой шубе, в белом платье, и бусы змеятся у нее на груди.

Не веря себе и не желая верить, Досталь отводил глаза. Но зачем? Все уже было понятно: она, поцелуй в прохожей, вчерашний вариант. Эриния.

— Куда ты? — спросила она просто. — Вези.

— Нет, — сказал Досталь.

— Тогда прыгай.

Он взглянул в дверь, вниз, держась за поручень. Оттуда бил холод. Высота оказалась страшная.

Эриния стояла над филологом молча и вдруг резко, с грацией и силой мастера каратэ ударила каблуком сапожка по руке Досталя. Он вскрикнул, отпустил руку, мстительница («Но за что?» — успел подумать филолог) уже метилась по другой, он, однако, сумел подтянуться, прыгнул, вскочил со ступенек в салон.

— Да кто ты такая? — спросил Досталь дрожа.

Он сбивчиво дышал и смотрел в грязный, со снегом и песком, пол.

— Диспетчер! — закричала Эриния. — Диспетчер я!

Досталь поднял глаза.

— Ну, поедешь? — смеялась она. — То-то же! Смену закончишь — заходи! Борща поешь!

И показалось филологу, что от бус Эринии отлепилась, и с шипеньем встает над плечом ее, и готова к броску узкая, круглая, со стальным бликом на чешуе змея.

«Что-то ей не понравилось вчера», — решил Досталь, пересекая Дмитровку.

Он прошел под низкой и гулкой бетонной аркой и оказался в широком дворе. Посредине на снежной плоскости высилась детская горка, похожая на табуретку для великана.

Зачем-то филолог пошел к ней, цепляя ботинками снег, забрался наверх.

— Уж не вернуться ли? — произнес он вслух.

Шагнул на наклонные доски, съехал, устоял. Затем направился к подъезду, над которым сияло высоко лиловое окно.

И еще раз подумал Досталь, что мог бы вернуться домой, что поел бы в кафе, когда уже позвонил у коричневой, дерматином обитой двери и услышал шаги и тот тихий скрежет, с которым вползает в свой железный дом косой язычок английского замка.

Что-то вылезло, выперло из двери: в верхней половине створки проступило анфас человеческое лицо. Колычев пригляделся, подумал. Пошарил по книгам, справился со словарями — точно. Жак-Ив Кусто. «Аграрии», — мелькнуло в голове.

Хотя чушь, конечно. Какие аграрии? Откуда бы? И почему Кусто? Устало сел за стол, щекой оперся на клавиатуру компьютера. Нет, невозможно так.