Иван Сабило - Последние каникулы

«Только что на стадионе дали старт первому забегу. Теперь бегут девочки, а после них — мы… то есть ОНИ. А потом в забегах сильнейших спортсменов выявятся те, кто поедут в Москву. В этих забегах и будет показан лучший результат. И это сделает Виктор Башилов или Саня Лебедев. Я бы тоже постарался, но вот сиди тут, как под арестом, слушай, как за окнами кричат воробьи… Эх, когда я был птицей…»

Но это проверенное «Когда я был…» теперь не веселило, наоборот, раздражало. Хотелось забыть себя прошлого, думать о себе будущем, а это дело непростое, не каждому под силу.

Он поднялся, намочил под краном полотенце, вытер горячее лицо. Аккуратно повесил полотенце на спинку кровати и неожиданно подумал: «А что я здесь торчу? Меня не допустили к соревнованиям, но не запретили же выходить на улицу!»

Он выбежал из палаты. За спальным корпусом четверо гимнастов ходили по траве на руках. Трое жердяев баскетболистов стояли у маятниковой электропилы с топорами и ждали, когда мужчина в тельняшке починит ее. За голубым забором две девочки из волейбольной команды кормили булкой серую козу.

Игорь вышел за ворота лагеря, свернул в лес. Он шел мимо красновато-серых валунов, от которых время и непогода откололи огромные куски, мимо братской могилы с черным обелиском за металлической оградой. Обелиск осел в землю, почти зарос густой травой. На нем уже не разобрать имен.

«Пойду к ним, а там будь что будет. Если сам не побегу, то помогу другим, поддержу. Пускай машина едет в город без меня, я могу пойти в поселок и уехать автобусом».

Вдали, меж коричневых стволов раскидистых сосен, он увидел зеленый простор стадиона, развевающиеся на ветру флаги и яркие майки ребят.

Впереди пробежала группа девочек, они приближались к финишу, и самая маленькая из них — худенькая и тонконогая — была впереди.

«Давай, кнопка, маши крыльями!» — пожелал ей Игорь победы и похлопал в ладоши, увидев, что она первая пересекла линию финиша.

Юрий Тимофеевич стоял в окружении ребят. Заметив Игоря, выпрямился, сощурил глаза, и у Зимогорова приостановилось сердце: «Вдруг отправит назад!»

— Юрий Тимофеевич… Ребята… Я все понял. Я докажу!

Юрий Тимофеевич не торопился с ответом. Ребята пристально смотрели ему в лицо, ожидая, что тренер примет правильное решение…

Максим и Колька лежали на теплом прибрежном песке, смотрели в озеро. В воде, искрясь, дробилось солнце. Вдали, у самого Бугровского маяка торчал сизый парус — отсюда он походил на бабочку, сложившую крылья. На выступавших из воды камнях неподвижно сидели чайки.

Рядом с мальчишками, у воды стояла Вика — желтый купальник казался белым на ее загоревшей коже. Из-под руки смотрела, как в лагерной купальне Кирьяныч, обросший золотистой бородкой, учил пацанов плавать с аквалангом. Наклонившись над водой, он подолгу объяснял, как быть в глубине, иногда покрикивал, если его не слушали, и был похож на заклинателя водных духов. Пацан, не успев погрузиться, тут же выскакивал на солнечную поверхность и, стоя по пояс в воде, ошалело таращил глаза на Кирьяныча. Тот улыбался, молчал. Пацан выхватывал загубник, сдирал маску и начинал что-то лопотать, обвиняя при этом несовершенство акваланга. Кирьяныч слушал, поправлял широкие лямки, державшие кислородный баллон за спиной, трогал винт и посматривал на круглую шкалу — следил за атмосферами.

— Главное, не трусь, — говорил степенно. — Иди по ограде и держись за нее, чтобы не всплывать: у тебя положительная плавучесть. И не хватай воздух, будто хочешь впрок надышаться.

Вика тихонько смеялась, она уже не раз просила Кирьяныча разрешить ей поплавать с аквалангом, но Кирьяныч девчонок не брал, только парней, да и то самых надежных: не хотел рисковать.

Максиму казалось, стоит ему поговорить с Кирьянычем, и тот разрешит Вике надеть акваланг — как-никак с Кирьянычем они почти друзья, в лыжной секции два года вместе были.

Он отправился к Кирьянычу и тихо, чтобы не слышали мальчишки, попросил:

— Дай разок попробовать?

Кирьяныч заулыбался, хлопнул Максима по шее:

— Давно пора, а то живешь вхолостую. На песке лежать — ни ума, ни уменья не требуется. Надевай, старина, будем работать.