Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Степанида, вот что… В саду мне ребенка подкинули. Он там. Что делать? Степанида, пойди посмотри. Холодно, помрет он, не евши. Что будет? Тогда обвинят нас. Шантаж… Это, должно быть, кто-нибудь от соседей. Знают, что я в саду поутру гуляю, и вот… Ты не бери его. Я за полицией послал. Не говори никому. Ведь это срам на всю Москву.

Степанида перекрестилась, сказав:

— Благодать Божия. Сережа, благодать тебе. Это счастье — благодать.

— Эх, дура… благодать.

И Сергеев опять вернулся к себе, в ужасе. Растерянный, смотрел в окно. И видит, как старая нянька несет из сада на двор ребенка. Улыбается и целует его.

— Вот дура, — волнуется Сергеев. — Что за народ, о Господи… Зачем я ее, дурак, послал. Ах, я лошадь… вот-то что… Дура такая…

Кучер, толстый Игнат, остановился на дворе с нянькой. И его серые глаза улыбаются. Он двумя пальцами щекочет ребенка и, смеясь, говорит:

— Идет коза рогатая… забодаю, забодаю тебя…

Ребенок с васильковыми глазами смеется.

— Вот идиоты… — сердится Сергеев. — Что это?.. Ведь погубят меня… срам… срам на всю Москву. Куда бежать от такого народа? О Господи, вот беда пришла.

— Да ты зачем его принесла, — кричит Сергеев на няньку. — За каким чертом… Я тебе посмотреть велел, а ты тащишь, чертова кукла. Что я буду с ним делать? Отправлю. Сейчас пристав придет. Уходи, уходи… — гонит он старуху-няньку.

— Чего будет… ничего не будет… — отвечает нянька. — Погляди, Сереженька, мальчик какой. Ну, ребеночек веселый, благодать Божия. Как ты махонький был… ну вот прямо вылитый…

— Вон… вон, дура!.. Ах, какая дура!.. Вон!.. — кричит Сергеев. — Ну и народ, Господи. Что же я буду?..

Нянька не уходит. Вошел пристав.

— С приездом вас, Сергей Петрович. Как проветриться изволили по загранице?

— Знаете… вот послушайте… Сегодня иду я в саду, утром… и вот… у меня… в саду… И вот, подкинули… Вижу, ребенок на дорожке лежит. Согласитесь… вот он, — показал он на няньку с мальчиком.

— Да, — говорит пристав, — дело такое бывает. Конечно, надеются — холостой, мол, человек, со средствами. Ну, то-сё… Может, и подберет, думают.

— Благодарю вас. «Подберет»… — волнуется Сергеев. — Нет уж, увольте. Сами понимаете. Да и зачем мне? Это, знаете, их намерение, потакать не согласен.

— Не извольте беспокоиться, Сергей Петрович. Неприятность. Это дело короткое. Сейчас же отправлю его в воспитательный дом.

Сергеев взглянул на свою няньку и ребенка. Тот смотрит пристально на пристава бирюзовыми глазами — и заплакал.

Больно что-то кольнуло Сергеева в сердце. Как-то глубоко и больно, чего он раньше никогда не испытывал.

— Позовите дворника, Сергей Петрович, и пусть возьмет мальчишку в участок. Я его сегодня же отправлю.

— Нет, нет, — сказала, заплакав, нянька Степанида. — Нет, нипочем. Не дам. Мой он. Не отдам… Благодать Божия… Нипочем не отдам.

Пристав смотрел на няньку и поправил пальцем бравые усы, сказав:

— Во как…

Нянька сказала:

— Помру я — возьмете, а так не отдам… — и, волнуясь, прижала к себе мальчишку.

В это время из одеяльца, в котором был завернут ребенок, выпало на пол письмо. Пристав подхватил письмо с полу, разорвал конверт и прочел: «Имя — Сергей. Крещен в приходе Нечаянныя Радости 26 июня 1899 года, в Москве».

Опять глубоко кольнуло в сердце домовладельца при слове «Сергей».

— Дело такое, — отвел его в сторону пристав. — Никак не возможно мне его взять теперь. Старуха не дает. Насильно взять не могу. Уголовщина. Старуха-то характерная. Вы тут ни при чем. Кому подкинули — не указано. Что вам волноваться-то. Все дело чисто.

— Старуха, — обратился пристав к няньке, — конечно, тебе ребенок радость, а им, — указал он на Сергеева, — никак. Скажи-ка, на какие вши ты будешь его воспитывать, если тебе господин Сергеев ничего не даст?

— Ничего не дам, — сказал сердито ободренный начальником Сергеев.

— Дашь, — сказала твердо нянька, — дашь. Он ведь — это ты. Погляди, я тебя такого взяла у родителей, нянчила. Ты это. Это твое дитя.

Сергеев, побледнев, закричал:

— Дура… дура… Скажите, что делать? Это что ж такое…

— Пустяки, — успокаивал Сергеева пристав. — Я видал. Это все пустяки сущие. Охота вам себя беспокоить.

И, взяв Сергеева под руку, отвел его к окну.

— Можете дать пятерку в месяц, — сказал пристав.

— Пятерку, — повторил обрадованно Сергеев. — Двадцать пять могу.

— Ну и вот. Вздор. Не извольте расстраиваться. Слух пойдет — не бойтесь. Ну какой там слух? Скажут — хороший человек. Пустяки. То ли бывает? Ну, доброго здоровья.