Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Ну что же, был вчера? Видел? — спрашивает отец.

— Видел, — отвечает сын.

— Ну что ж, хороша, нравится?

— Да ничего, папаша.

— Чего «ничего»? Да ты видел ли?

— Как же, папаша, видел…

— Что я из тебя язык-то чисто клещами тяну? Ну, что ж? Ведь двести тыщ!.. Красная горка не за горами. Смекай. Понять надо…

— Как не понять, понимаю.

— Он сам-то с тобой как, Замков-то?

— Да ничего.

— A y обедни-то ты был?

— Был.

— Видал ее, отец был?

— Да как же — говеют…

— Пил чай в доме-то?

— Как же, пил.

— Спиртного не было?

— Да он хотел мне коньяку в чай, а я говорю: «Не пью».

— Правильно сказал… — ответил Никита Иванович. — Только когда ты, Василий, врать бросишь. У обедни-то не был, — я ведь заходил! У Егорова ты был! Опять с этим саратовским актером! [23] У Егорова ты был! — Егоров — владелец трактира в Москве. Опять с этим саратовским актером! — имеется в виду актер Михаил Ершов. Мне сказывали…

— Извиняюсь, ничего подобного, — отвечает сын.

— Вот этой самой вербой бы тебя поучить надо, да время упустил… Все через мать.

— Чего ж вы, папаша? Я согласен. Ваш выбор. Невеста ничего…

Кабинет трактира Егорова. Собрались друзья-приятели Василия Никитича. Он, выпив рюмку, закусывает балыком. Говорит:

— Сегодня я ко всенощной иду. Приходите, она там будет. Посмотрите, какой мордоворот. Вязанье дома мне свое показывала, рукоделие, значит. Так уж у нас полагается, по-купечески. Сказывала мне прислуга, что она поет. Оно, конечно, за деньги берешь, а то бы…

— Да тебе с лица воду не пить, — говорит, смеясь, приятель. — Только деньги-то он отдаст ли тебе?.. Крепок Замков-то. Походишь около. Он тоже ведь не лыком шит.

— Да вот тут-то вся и мотня спрятана… — говорит Василий Никитич. — Думаю, что папаша мой норовит деньги-то себе хапнуть. А ну!.. только это не пройдет…

У всенощной в церкви Утоли Моя Печали впереди, у клироса, стоит, наклонив голову, молодая девушка, Софья Замкова. Около нее полная женщина — ее мать, и в стороне, высокого роста, купец Замков. А с ним рядом Никита Иванович. Он осматривается по сторонам. Сына нет — не пришел. «Эх, — думает, — ну погоди!.. Не драл я его смолоду-то, все мать виновата. А тут бы вербу исхлестал об его. Не пришел, когда надо».

Хочется Никите Ивановичу заговорить с Замковым, а тот глазами уперся на алтарь, молчит. «Не пришел Василий, — думает отец, — что с ним делать?»

Всенощная кончается. При выходе, видит Никита Иванович, — у дверей в притворе стоит сын. Подошел к матери Замковой, поцеловал ей руку, поклонившись Замкову, подошел к дочери Софье. Та покраснела. Идя с ней из церкви сзади отца, Василий говорит:

— Вчера, Софья Петровна, отец на вербном базаре такой пучок вербы купил… Пожалейте вербу, прошу вас. Он драть меня ею хочет…

— Да что это вы!.. — говорит девушка, смеясь. — Вы уж выросли. Поздно уж сечь-то вас…

— Ну вот, я тоже думаю, что поздно.

— А за что же? — спрашивает его Софья.

— Оно есть, конечно, за что… А главное, что боится, как бы я вас не упустил. За вами двести тыщ приданого, а он их на фабрику свою пристроить хочет…

— Сватаетесь, Василий Никитич, ко мне… А без денег-то вы бы не стали, без приданого-то…

— Это верно, — говорит Василий Никитич, — правильно, не стал бы…

— Спасибо вам за правду. И скажу вам, что ответ ваш мне нравится. И вы мне за это — тоже, за честный ответ ваш. А то я всю эту всенощную просила Господа: отврати меня от напасти. Так вы — ничего… Только вот… лицо у вас что-то такое…

— Какое? — озабоченно спросил Василий Никитич. — Скажите, Софья Петровна.

— Да как сказать… ровное такое… скучное… вроде как мордоворот…

Василий Никитич даже подскочил от неожиданности и, горячась, заговорил:

— Я… я… Софья Петровна… ей-Богу… я ничего… Вот вам не нравлюсь, что с этим поделаешь… И… и… и это вот ваше самое, что вы так прямо… очень даже меня за душу берет… Этакое вот… в первый раз слышу…

— Ничего, Василий Никитич, — это ведь вы меня у Егорова в трактире сегодня мордоворотом назвали друзьям своим.

Василий Никитич, мигая, молчал и глядел на девушку Замкову, которая сразу показалась ему необыкновенно интересной и привлекательной.

«Кто же это, — думает он, — сказал ей… Неужто Миша Ершов — друг мой? Ах, беда, предатель. Сегодня же буду ему морду бить».

— Молчите, Василий Никитич? Думаете, наверно, чтó это мне сказали? Нет, дорогой… Я, когда вы пришли ко мне смотрины устраивать и ваши отец и мать глядели на меня, так я и подумала: деньги ищут… И проследила я вас. Я у цыган была в Грузинах, где вы кутили с Ершовым. Там еще кутила Пикион был. А цыганка пела, помните: