Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Сознайся, Василий, — говорит охотник Караулов, — ты в Иерусалим-то за пейсаховской поехал?

— Ну вот, вы скажете, выпьешь немного, скажете, пьяница. Вот Березкин тоже, хозяин, я у него удилище правлю, как расчет, завсегда говорит: «Тебе что ни дай, все равно пропьешь». А сам норовит помене дать. А когда работаешь, вот хвалит. То это сделай, то другое, а платить завтра. Завтраками кормит. «Ты, — говорит, — артист в своем деле, не для денег работаешь». А он, видишь, не для денег работает? Хотите знать, я через него и пью с досады.

— В Ерусалиме-то жизнь другая. Это верно, — подтвердил охотник Герасим Дементьевич. — Там пахать не надоть. Все само растет. Земля обетованная, потому. Апельсины, лимоны. Мне один рассказывал, когда я в солдатах служил, так болгарин он, что ли, только когда это у нас война с турками была, так он, после войны, значит, скупил у нас иконы Георгия Победоносца, положил в телегу и поехал к ним. Едет и кричит: «Осман-паша [110] Осман-паша — Нури-Гази Осман-паша (1837–1900), турецкий генерал и военный министр. Участвовал в Крымской войне 1853–1856 гг., в подавлении национально-освободительного движения на Крите, командовал корпусом во время сербо-турецкой войны 1876 г. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. прославился искусной и упорной обороной Плевны. Отразил три штурма русских войск и надолго сковал их главные силы. Сдался лишь после неудачной попытки прорыва блокады. , Осман-паша». А они Осман-пашу вот до чего любили. Он им Георгиев-то и показывает. На коне он. С копьем. Они и верят, что это Осман-паша. Покупали. Дают что хошь. Вот денег набрал. Все продал. Выпряг лошадь да скорей верхом назад. Или их боялся. Убьют. Они за ним погоню. Насилу в Россию из Ерусалима убежал.

— Ну, довольно ерунды, — сказал приятель мой Павел Александрович.

— Вот до чего тихо, и лунная ночь, — входя, говорил приятель Вася. — Чего вы сидите? Пойдемте к Феклину бору. Красота ночь!

— А пойдемте, правда, — согласились все. — Давайте лыжи.

И все мои приятели одевались.

Павел Александрович взял ружье и патронташ.

Быстро шли приятели на лыжах, спускаясь под горку к речке. Большие сугробы освещал месяц. Огромные ели в снегу опускали ветви до самой земли. И таинственен был лес в зимнем саване.

Вдали, в конце леса, мелькал огонек.

— Ишь, — сказал Герасим, — это на мельнице. Ремжа светит. Знать, у мельника гости.

— Пойдемте на Ремжу, — говорят приятели.

Небольшая мельница Ремжа была как игрушка на фоне огромного елового леса. Весело светились окна избы.

Обрадовался нам мельник.

— Эх, — говорит, — гости дорогие, пожалуйте.

А мы видим — у него тоже гости. Чай, наливка, запеканка. Дочь нарядная, в косах алые ленты. Хозяйка угощает.

— Испробуйте, — говорит, — пирог с грибками, лещи жареные.

Сейчас же за стол сели. До звезды ведь нельзя. А вот звезда эвона над омутом за лесом вышла. Видать.

— Какая звезда? — спросил Василий Сергеевич. — Пойдем поглядим.

— Да неужто вы не видали? — сказала дочь мельника, улыбаясь. — Звезда Вифлеемская.

Мы вышли на плотину, и в конце удаляющегося леса, переливаясь голубым и красным, сверкала большая звезда.

— А ты говорил, Вифлеемской звезды нет, — сказал Василий Сергеевич, глядя на Павла Александровича.

Тот искал в жилетном кармане пенсне. Найдя, надел на нос и, подняв высоко брови, смотрел на звезду.

— Да, — сказал, — странно. Я никогда раньше ее не видал.

— Я тоже, — удивлялся доктор Иван Иванович.

— В Москве-то нешто вы увидите! — засмеялся Герасим.

Придя домой и ложась спать, Василий Сергеевич заметил:

— Вот ведь мельник правильный человек. До звезды не едят. А мы с утра скоромного нажрались. А надо было сейчас только начинать. А теперь полон стол, да глядеть не хочется. Ведь Младенец только сейчас родился. Волхвы-то вот с этой звездой путешествовали. А мы домой спать пришли. А кто виноват — Ванька, а еще доктор. Ты все говоришь, что питаться надо, пора закусить. Нет в тебе ничего возвышенного. Тебе все равно звезда Вифлеемская.

— Чего звезда, ее ведь тут не видать, — обижался доктор Иван Иванович.

— Вот она, гляди, за лесом. Не узнаешь. Если бы я видел ее, я бы вам тогда сказал, а то делать нечего — наставили полон стол. Один говорит, полынную надо сначала, а другой — березовую. Ведь этак запутаешься. Ну, и пойдет разговенье.

Утро было солнечное. На синем небе, как кружева, в белом покрове инея блестел сад.

В окно я увидел, как мой ручной заяц, радуясь, прыгал в сугробах снега.